По реке времен (сборник)

Потом, уже перед моим отъездом, он должен был идти к жене, она жила в Куликах – это соседнее село. Я проводил его до школы, которая стояла недалеко от большака. Мы пожали друг другу руки, и оба со слезами на глазах долго стояли, смотрели друг на друга, словно предвидя, что расстаемся навсегда. Попрощавшись с ним, я собрал котомку, и рано утром тетя Таня проводила меня на большак. Сначала она меня отговаривала, а поняв, что бесполезно, – благословила.

Денег у меня с собой не было. Трудно понять, на что я рассчитывал, – у Горького, по моим понятиям, тоже не было. Но я не учел, что это была совсем другая Россия и народ был другой.

Я пошел большаком на юг, в сторону Сосновки, районного центра. Прошел несколько деревень, что стояли по обе стороны дороги, разговаривал по пути с местными жителями, спрашивал их, что за деревня, как живут и т. п. Народ в наших деревнях довольно дикий и подозрительный. Я шел с раннего утра часов до четырех дня, устал, нашел укромное местечко, съел пару яиц с хлебом и решил немного полежать в траве. Незаметно уснул, а проснулся от каких-то голосов. Слышу, говорят: «Вот тут он!..». Открываю глаза – на меня пялятся мужики, с ними милиционер: «Кто такой? Что тут делаешь?». – «Человек, – говорю, – вздремнул». – «Вставай, пойдем с нами». Привели меня к правлению совхоза. Там шло партийное собрание. Собрание прервали, все вывалили на улицу, услышав, что привели «шпиона». Что у них там было разведывать – непонятно. Обступили меня, я стою, опершись подбородком на палку. Все меня разглядывают, как в зоопарке. Тут я подумал, что зверям в клетке также неприятно, что мы их разглядываем. Задают разные вопросы, да еще с какой-то агрессией, будто я посягнул на их собственность. «Ну я же к тебе в деревню не иду смотреть, как ты живешь, чего ты сюда приперся».

Наконец приехала за мной милицейская машина и отвезла меня в Сосновское районное отделение милиции. Допросили меня и оставили в камере предварительного заключения. Предполагая, что будут дальнейшие допросы, я вспомнил, что у меня в кармане лежит записная книжка с какими-то политическими заметками сомнительного характера. Я решил от нее избавиться. Попросился в туалет – а удобства были на улице – и там выбросил ее в выгребную яму.

На другой день со мной провели воспитательную беседу и предложили в письменной форме раскаяться и сделать обещание прекратить бродяжничать и вернуться в Челябинск. В свою очередь, они предлагали возвращение за государственный счет в сопровождении милиции. Этого мне никак не хотелось. Я солгал, что деньги есть, доберусь самостоятельно, хотя денег, конечно, не было. Затем написал покаянное объяснение и отправился обратно по тому же большаку. Так бесславно закончились мои попытки ходить «по Руси».

К вечеру я добрался до Хомутовки, тетя Таня накормила меня, и я завалился спать. Утром встал, ноги отнимались от усталости. Постепенно оклемался и уехал в Челябинск.

Добирался не без трудностей. Чтобы не помереть с голода, а ехать надо было двое суток – купил сахару-рафинада и утолял им голод. Сложнее всего было попасть в поезд. С трудом уговорил проводницу впустить меня в вагон, обещая ехать в другом вагоне, не у нее. В каком-то вагоне забрался на верхнюю полку и, не слезая и не шевелясь, пролежал там двое суток. Пассажиры забеспокоились – жив ли я. «Жив, жив! – поспешно ответил я. – Никого вызывать не надо!» Меня, видимо, поняли, и я благополучно доехал до Челябинска на сахаре и доброте людской.

Снова Челябинск

Последний год перед университетом я много занимался, много срисовывал разных картинок, посещал картинную галерею, даже писал рецензию на какую-то выставку. Сочинял пословицы и поговорки и носил их в дом народного творчества, но там мне объяснили, что пословицы сочиняет народ, а не авторы.

В это же время я сделал попытку написать роман на нашем деревенском материале из времен Гражданской войны, опираясь на рассказы матери о том, как у нас проходила эта война и как много «наших» тогда побили. К этому времени я уже прочитал «Тихий Дон» Шолохова, «Даурию» Константина Седых, «Одиночество» Николая Вирты и еще несколько эпохальных сочинений о Гражданской войне. Мне захотелось написать что-то подобное. Написав несколько глав в огромной общей тетради, я вдруг понял, что «наши» – это вовсе не красные, а именно красные побили из пулеметов много наших мужиков. После этого открытия вся моя концепция рухнула, и у меня пропало желание продолжать написание этого романа.

Жанр романа меня привлек неслучайно. Еще в детстве как-то зимой за неимением других книг я трижды прочитал «Далеко от Москвы» Василия Ажаева, «Молодую гвардию» Фадеева, а в строительном училище «В лесах» Мельникова-Печерского и «Амур-батюшка» Николая Задорнова. Романы давали широкое полотно жизни, и мне хотелось быть таким же щедрым на события писателем.