– Что верно, то верно. Не сходи на нижний этаж, пока первую партию лошадей не уведут подальше.
Тут только я вспомнил, что приехал сюда в роли конокрада. Пришлось ждать. Но вот цокот копыт затих в отдалении, и я спустился вниз. На завтрак были кофе и гренки.
В дом из конюшни вернулась Эмили и сказала:
– Гольден-Мальт оседлан и взнуздан. Можешь отправляться в путь, но учти – это очень резвый конь. Ради Бога, не давай ему взбрыкивать, а то он сбросит тебя. И постарайся побыстрее выбраться за пределы города. – Я тут подумал, как бы это получше замаскироваться, – сказал я, намазывая мед на гренки. – У тебя, помнится, были такие ночные колпаки, ты еще надевала их на головы лошадям в холодную погоду. Такой колпак хорошо бы прикрыл белое пятно на морде у Гольден-Мальта. И белые носки хорошо бы спрятать под чем-нибудь...
Эмили весело кивнула.
– И тебе не мешало бы позаимствовать головной убор из гардероба и что-нибудь еще.
Поблагодарив Эмили, я пошел в большой гардероб, где всегда хранилась коллекция жакетов, курток, сапог, перчаток и шлемов для снаряжения тех, кто приезжал обучаться верховой езде, и нашел галифе, которые как нельзя лучше подошли мне. Потом я поднял и перехватил шнурком для ботинок свои длинные волосы, прежде чем скрыть их под блестящим синим шлемом. На шею себе я повесил защитные жокейские очки. Жокеи пользуются ими для защиты от дождя и грязи. Я бы мог замаскировать с их помощью синяк под глазом.
Эмили, которую моя возня забавляла, сказала, что теперь никто меня не узнает.
– И возьми еще какую-нибудь теплую куртку. Утро сегодня холодное.
Я выбрал темную куртку и сказал:
– Если явится кто-то и захочет взглянуть на Гольден-Мальта, скажи, что я имел право забрать его и забрал, а где он, ты не знаешь.
– Думаешь, кто-то явится? – В тоне Эмили было больше любопытства, чем беспокойства. Так мне, во всяком случае, показалось.
– Надеюсь, что нет.
Гольден-Мальт разочарованно косился на меня из-под ночного колпака, пока Эмили помогала мне взобраться ему на спину. – Когда ты последний раз сидел в седле? – спросила она, хмурясь.
– М-м... как тебе сказать? Ну, довольно давно... – Однако я вдел ноги в стремена и прочно взял в руки поводья.
– Тебе часто приходилось ездить верхом, с тех пор как ты ушел отсюда? – спросила Эмили.
– Я все помню, – сказал я.
Гольден-Мальт пугливо вертел головой. В этот момент мне показалось, что земля где-то очень далеко внизу.
– Ты неисправимый болван, – сказала Эмили.
– Я позвоню тебе, если что-нибудь будет не так... И спасибо тебе, Эм.
– Не за что. Ну, вперед, отшельник, – улыбнулась Эмили. – Потеряешь коня – лучше не попадайся мне на глаза. Убью.
Я исходил из того, что первые сотни три ярдов могут оказаться самыми трудными из-за моего недостаточного умения ездить верхом. Кроме того, сначала мне нужно было скакать по оживленной дороге, прежде чем я доберусь до тропы, ведущей в Дауне. Однако мне повезло. На дороге почти не было автомобилей. К тому же водители уменьшали скорость, проезжая мимо скаковых лошадей. Всякий раз, в знак признательности этим водителям, я подносил руку к шлему и ухитрялся при этом удерживать Гольден-Мальта в заданном направлении.
Никто из водителей не опустил стекла и не назвал меня по имени, никто не обратил особого внимания на закамуфлированную лошадь. Я для них был не более чем седок, едущий на одной из сотен ламборнских лошадей.
Гольден-Мальт думал, что знает, куда идти. Это помогло мне сначала, но не потом. Он с удовольствием вскидывал голову и весело трусил рысцой по привычной для него дороге, которая вела в низину, на пятьдесят миль протянувшуюся с запада на восток в центре Южной Англии – от Чилтернса до равнины Солсбери. Дауне был мне роднее, чем Ламборн, но уединения не было ни там, ни там. Вереницы лошадей тянулись до самого горизонта, и «Лендроверы» тренеров деловито катились следом за ними.
Гольден-Мальт заупрямился, когда я направил его на запад, к вершине холма, вместо того чтобы продолжать путь на восток. Он норовил повернуть вспять, вертелся на месте, отказываясь идти туда, куда я пытался заставить его двигаться. Не знаю, сладили бы с ним опытные всадники с железными ногами. Знаю только, что я эту борьбу проигрывал.
Внезапно я вспомнил, как однажды стоял возле Эмили на ее рабочей площадке, куда выводили скаковых лошадей, и наблюдал, как одна из лошадей ни за что не хотела выходить на старт. Она пятилась назад, упиралась, вставала на дыбы, крутилась на месте, не выполняя никаких команд, и расходовала огромную силу своих мышц на то, чтобы сбросить с себя хрупкого всадника. А он был опытным жокеем.
И вот теперь, как будто сквозь все эти годы, я услышал гневное замечание Эмили: «Почему этот дурак не спрыгнет и не поведет ее под уздцы?»
О, Эм, моя дорогая, спасибо тебе!
Я соскользнул со спины упрямого животного, перекинув поводья через его голову и пошел на запад, ведя Гольден-Мальта в поводу. Упрямство улетучилось без остатка. Он покорно последовал за мной, и у меня осталась теперь одна забота: как бы конь не наступил мне на пятку.