Ради кубка короля Альфреда можно было убить, но не страдать или умереть.
И все же, снова и снова спрашивал я себя, если бы эти подонки знали, что ищут, если бы они потребовали, чтобы я отдал им этот кубок, подчинился бы я им или нет? Злость, гордость, упрямство не позволили бы мне сделать это.
Ты смешон, Александр.
Спрятать какую-нибудь ценность в замке было непросто, потому что дядя Роберт редко бывал там, в то время как администраторы и хранители замка непрерывно сновали туда-сюда и не прекращали вынюхивать, где находится сокровище. В фамильном флигеле постоянно проживали смотритель и сторож со своей женой-экономкой. Это был добросовестный работник, который буквально потрошил личные шкафы ради поддержания порядка. В том буфете, что стоял в столовой дяди Роберта, нельзя было надолго спрятать даже земляной орех. Местонахождение золотого чуда, пусть даже и не рукояти церемониальной шпаги, немедленно стало бы известно всем, кто был в этом заинтересован. Если сокрытие кубка включало в себя также и сокрытие факта его существования, а именно так, считал я, и есть на самом деле, то замок как место, где можно спрятать кубок, исключается.
Прилегающая к замку территория также исключалась. Очень уж добросовестный садовник ухаживал за этой территорией.
Так где же тогда?
В этот момент мои рассуждения были прерваны одним немаловажным обстоятельством. Если у меня и были намерения мирно провести наступающий вечер, то теперь их пришлось отбросить. Внезапно прибыл мой друг и кузен Джеймс, прислушавшийся к штормовому предупреждению и примчавшийся в гавань на день раньше, чем ожидалось. Джеймса сопровождало его шумливое семейство, как всегда оглашавшее окрестности своим фортиссимо.
Когда грохот вторжения перешел в топот ног по лестницам, ведущим в спальни, я позвонил матери и спросил, как дела у Айвэна. Все оставалось по-прежнему, ухудшения не было. Кризис в делах пивоваренного завода не усугубился: решение вопроса о банкротстве откладывалось хотя бы потому, что наступил уик-энд.
– А как там Пэтси? – спросил я.
– Со вчерашнего утра от нее никаких вестей.
– Дядя Роберт кланяется вам.
– Спасибо. Передай ему поклон от нас, – сказала мать.
Рыжий и веснушчатый Джеймс, расхаживая со стаканом джина с тоником в руке, любезно осведомился, как поживает «старина Айвэн».
– Неважно. Он в депрессии, – сказал я.
– Отец говорит, кто-то там удрал, украв яйцо из гнезда пивоваренного завода.
– Да, яйцо из гнезда, цыплят, бройлеров. В общем, все.
– Ну и ну, а? Ты к нам надолго?
– До понедельника.
– Отлично. Отец говорит, мы редко видимся с тобой. Как твоя мазня?
– Не до нее теперь, – сказал я и в общих чертах обрисовал Джеймсу то, что случилось со мной и моей хижиной.
– Боже праведный! – изумился он. – Что у тебя там такого ценного для воров?
– Украли мой джип, клюшки для гольфа, ну и разные мелочи.
– Скверное дело.
Сочувствие Джеймса было достаточно искренним. Он всегда готов был поддержать ближнего – хотя бы морально.
– Они не унесли твою волынку?
– Нет, волынка, к счастью, сейчас в Инвернессе. Я отвез ее туда в ремонт.
– Будешь в этом году участвовать в соревнованиях?
– Я не совсем готов. – Ты мало упражняешься, только и всего.
– Побеждают почти всегда военные, ты знаешь. Мне не стоит лишний раз говорить об этом тебе.
– А мне как раз и нравится поощрять и подбадривать людей, – сказал Джеймс, весь сияя.
Я не стал с ним спорить. Это и вправду был его величайший дар – помогать людям радоваться жизни.
Состязания мастеров игры на волынке проходили каждую осень, охватывая чуть ли не всю страну с севера и до самого Лондона. Пару раз я попытал в них счастья, но был при этом похож на новичка-горнолыжника. Интересный эксперимент, напоминающий о том, что надо избегать ситуаций, где ты можешь выглядеть шутом.