По Северо-Западу России. Том 2. По Западу России

Вообще память у жителей Олонецкой губернии развита замечательно. Стоит вспомнить о сказителях былин: Щеголенке, Рябинине и других, еще недавно очень занимавших петербургское общество, чтобы убедиться в этом; былины и сказки свили себе в Олонецкой губернии прочное гнездо, и былое, даже мелкое, не забывается. Так, местные жители помнят некоего писца Панина, который в 1628 году, «по слову мирскому», избран был налагать в Заонежье имена и прозвища на села; села эти чисто по-русски, с Божией помощью, выросли и жили безыменными, но нельзя же было оставаться им некрещенными всю жизнь. Пошел писец Панин по стране: видит, мужчина и женщина над водой сено кучат, — быть этой волости «Сенной Губой»; встретил в другом месте девушку: как зовут? спрашивает — Таней! — быть деревне «Потаневщиной»; выходит в третьем месте из деревни писцу навстречу старик, сединой изукрашен, — быть деревне «Морозовой»»; идет навстречу другой человек, окликает его Панин, нет ответа, — пущай же это «Пустой Берег» будет, и т. д. Понятно, что если народный сказ сохранил память о писце Панине, то о Петре Великом говорить весь Север. Один из рассказов касается Олонца. Прибыл царь «нечаянно» и, войдя в воеводскую канцелярию, застал в ней старого воеводу: «Какие есть в канцелярии челобитные дела?» — спросил он. Воевода упал в ноги и отвечает: «Виноват, государь, никаких нет». — «Как никаких?» — «Я, отвечает воевода, никаких челобитен не допускаю, всех челобитчиков мирю, а следов ссоры в канцелярии не оставляю». Царь остался доволен. Чрез несколько времени, заметив несогласия в адмиралтейств-коллегии между господами Чернышевым и Крейцом, он вызвал олонецкого воеводу указом в Петербург. «Старик, сказал ему царь, я хочу, чтобы ты и здесь столько же был виноват, как в Олонце, и, не принимая объяснений, мирил их». Имени этого воеводы в сказе, к несчастию, нет, да и воевод таких было немного.

Есть и другое предание о священнике с ружьем, которого Петр встретил по пути из Олонца в Петербург, в Мегреге. Царь остановил его и спросил, куда он идет; священник, не зная царя, ответил, что идет с запасными Святыми Дарами к больному. «Зачем же ты взял ружье?» — спросил Петр. «Здесь не смирно: грабят, убивают», — ответил священнослужитель. «Но ведь если ты кого застрелишь, возразил царь, то не будешь более попом?» — «Не буду, ответил священник, но если меня убьют, то я не буду уж и человеком, а теперь куда-нибудь да гожусь».

Царь записал имя священника и пожелал ему, чтобы он разбойников не встречал.

Предания эти, передаваемые устным и письменным словом, живут уже почти два века; но в маленьком Олонце есть вещественные памятники, более древние.

Так, высится до сих пор, но по ветхости не служит более тому, для чего назначена, построенная стрельцами в 1674 году деревянная церковь св. Бориса и Глеба, те же стрельцы в 1619 году поставили часовню во имя Животворящего Креста, перестроенную в 1769 году; в ней хранится современный основанию, с приличествующей надписью, раскрашенный крест в пять аршин вышины; третья память стрельцов — колокол 1684 года звонить и до сегодня с Тихвинской церкви, примешивая свой старый голос к голосам более молодым.

От Олонца предстояло сделать почтовой дорогой, вдоль реки Олонки, 15 верст, до селения Гоммалы, к которому, за это время, спустившись по Свири, пройдя Ладожским озером и втянувшись в реку Олонку, должны были подойти пароходы. Путь до Гоммалы очень оживлен; села следуют вплотную, составляя как бы продолжение Олонца, избы не знамениты; для переправ через реку те же плотики, что и на Мегреге. Сев на пароход в Гоммале, путники спустились вниз по Олонке. Река извилиста и глубока, берега покрыты лесом, и чайки и кулики то и дело шмыгали под кормой и пред носом, испуганные неожиданным посещением пароходов. Вечер наступил превосходный, с чистым небом и полной тишью. Особенно красиво выдавались вдоль берегов широкие, ярко-зеленые листья лопуха и султаны папоротников, растущие над самой водой, никем и никогда не притаптываемые.

Недалеко от устья Олонки стоит небольшая часовня Андрусовской, близкой отсюда, пустыни; монах в белой ризе и черном клобуке с берега благословил крестом выходивших в открытое озеро путешественников. Длинная песчаная коса вдается в озеро подле устья и сильно затрудняет вход в Олонку. Пароходы вышли в озеро около восьми часов вечера, при полнейшем штиле на воде и в воздухе. Замечательно, что почти так же тихо, как сегодня, было здесь и накануне, тогда как в устье Волхова, к Новой Ладоге, наваливал, казалось отсюда, сильный северный ветер. Чем объяснить эту капризность Ладожского озера и во имя чего проходит здесь, та или другая, демаркационная линия между бурей и тишиной, на самых близких расстояниях? Выходить из реки, несмотря на тишину, приходилось все-таки с лоцманами. Невдали обозначился остров Гач, имеющий спасательную станцию; при дальнейшем пути, уже в вечерних зоревых огнях, глянула издали, слева, Андрусовская обитель.