По Северо-Западу России. Том 2. По Западу России.

Почти в центре Троице-Сергиевой лавры, в широком кольце, имеющем более версты в окружности, её древних стен, осеняемых высокими маковками соборов и колокольни, вышками башен и длинным гребнем трапезы, скромно ютится довольно большой обелиск из дикого камня, в четырнадцать аршин вышиной, повествующий надписями своими о том, что были три несчастные для «России времена» и в них-то именно лавра «сохранению отечества содействовала и спомоществовала». Эти времена: татарское иго, злоключение от поляков и стрелецкие мятежи. Характерно и очень наглядно для сравнения то, что обелиск этот поставлен в 1792 году, то есть, в тот именно год, когда во Франции уже действовал конвент и близилось свержение христианства! Какая разница! Странно и то другое совпадение, что комнатная икона несчастного Людовика XVI, находящаяся в одной из здешних монастырских церквей, в Вифании, словно бежала сюда, так как была привезена именно в разгар революции.

Но исторические указания обелиска не говорят о том единственном, исключительном значении, какое всегда имела лавра, не только в перечисленные времена бедствий в нашей исторической жизни, но и на самую суть этой жизни, на рост Русской державы, из смертельной розни уделов в могущественное объединение московское. Если бесконечно важны в этом отношении заслуги митрополитов Петра и Алексия, то в том же направлении еще бесценнее заслуги основателя лавры святого Сергия; сам он и школа иерархов, им образованная, стоявшая во главе лавры, в этом смысле сделали свое.

Несомненно, что в жизни смиренного отшельника, основателя лавры, светится чрезвычайно ярко ему одному принадлежащая, если можно так выразиться, политическая окраска; в этом имеет наш преподобный очень много общего со святым первоверховным апостолом Павлом. Сергий, избранный Богом подвижник, провидел с зоркостью удивительной то, чего недоставало еще расщепленной тогда на уделы России или, лучше сказать, провидел еще не существовавшую Россию; его именно характерная подпись красуется на знаменитом завещании Дмитрия Донского, определившем переход престолонаследия от отца к сыну и этим разрушившем в основании все горе, все зло удельной системы. Этим народилось московское единодержавие, и его цементировало православие, нередко строгой, но всегда попечительной рукой. Чрезвычайно верно характеризует Муравьев особенность тех отношений, какие мы, русские, должны иметь к основателю лавры, когда он говорить: «полюби святого Сергия, он был русский в душе!» И понятна становится та мечтательность, которая сказалась в Муравьеве, когда он летней ночью бродил по стенам лавры и ему светил «молодой месяц в колыбели облаков» и горели золотые маковки соборов, звенел по московской дороге колокольчик, мелькали огни в домах посадских, ворон в башне бил крылом о железную крышу, по дорожкам шли богомольцы, а старцы в кельях еще стояли на молитвах; воображению Муравьева, объятому воспоминаниями, представились тогда две таинственные лестницы: одна — глубоко нисходившая на дно старины русской, другая — молитвенно воздвигавшаяся к небу, рядом чудесных подвигов святого Сергия. Несомненно, что ни одна из обителей наших не стояла так близко к причинам возрастания России, не являлась такой существенной причиной и направлением этого роста, как именно обитель святого Сергия и в особенности её основатель. Народ чрезвычайно чуток, и если глас народа — глас Божий, то замечательно и то, что едва минуло тридцать лет по смерти преподобного, как уже явились на свет его мощи и совершился ряд чудес. Предание гласит, что преподобный сам предстал тогда одному из посадских людей в видении и сказал: «Вскую мя остависте толико времени во гробе, землей покровенна, воде утесняющей тело мое?»

В прекрасно задуманном и изложенном иеромонахом Никоном «Житии и подвигах святого Сергия» приведены все самые видные особенности этого замечательного, исключительного бытия.