– Да вынеси пока что на платформу, а там видно будет, – ответил я. Затем, поблагодарив доктора за радушный прием и тепло простившись с ним, я вышел из вагона вслед за Францем. Все окружающее свидетельствовало о близости фронта. Мелькали серые шинели, недалеко от станции расположился какой-то обоз; дымили две походные кухни, стоявшие около большой палатки, разбитой прямо на поле. Флаг с красным крестом, развевавшийся наверху, указывал на то, что это какой-нибудь передвижной госпиталь. Легкораненые с перевязанными руками и ногами сидели и стояли около палатки, покуривая цигарки, и, перебрасываясь отдельными восклицаниями, с видимым интересом смотрели на наш только прибывший санитарный поезд, который должен был отвезти их далеко от этих страшных, изрытых снарядами полей, увезти туда, в глубь России, где ждут их тепло, ласка и любовь в награду за их боевые труды и лишения.
А вдали, где-то там, за синеющими лесами, как глухое рычание льва, раздавались, то разливаясь, то замирая, громовые перекаты…
На следующий день утром со станции Рава-Русская отправлялся обоз с провиантом в фольварк С., где был расположен штаб нашего корпуса. Я поместился на одной из телег, нагруженной мешками с овсом, а Франц, положив вещи, отказался сесть.
– Ничего, ваше благородие, мы привычные пешком ходить, – добродушно ответил он.
Было около восьми часов утра, когда начальник обоза подпрапорщик с нагайкой в руках крупной рысью проехал в голову обоза и зычным голосом скомандовал: «Пошел!» Раздались понукания и ругань обозных солдат, которые в большинстве шли пешком рядом с подводами, и обоз тронулся. Небо было серое. Моросил мелкий дождик. Временами, как далекий гром, доносилась орудийная канонада.
Вскоре наш обоз, состоявший не более чем из десяти повозок, вытянулся по шоссе, покрытому жидкой грязью. Шоссе проходило через фольварк С., до которого было верст 15.
Станция с разрушенными зданиями, со стоящим на пути белым санитарным поездом с несколькими товарными вагонами и маневрирующим паровозом осталась позади нас. Теперь уже начиналась прифронтовая полоса, где кипела совсем иная жизнь, полная опасностей и лишений. Это совершенно иной мир, непонятный человеку, никогда не видевшему войны. Здесь люди живут совсем другими интересами. Будничные мелкие заботы тут отпадают, и люди живут лишь настоящим днем, чутко прислушиваясь к орудийному грому, ибо фронт не всегда устойчив, и каждую минуту он может сдвинуться вперед или назад, и тогда тысячи подвод и десятки тысяч людей покинут свои временные убежища и длинными вереницами обозов потянутся по шоссейным и проселочным дорогам. Но сейчас фронт по реке Сан устойчив, и со дня на день ждут, когда наши доблестные войска перейдут в решительное наступление и сломят сопротивление австрийцев.
Местность вокруг была холмистая и покрыта лесами. Но было как-то пустынно и неприглядно вокруг. На полях не было ни души. Деревни, мимо которых мы проезжали, были наполовину опустевшие и сожженные, и лишь несгоревшие печные трубы торчали, как скелеты, среди груды развалин и пепла. Запуганные собаки издали злобно на нас лаяли. Изредка по шоссе навстречу нам попадался какой-нибудь верховой, отправлявшийся на станцию, или военная повозка защитного цвета. Я рассматривал серые фигуры и серые лица подводчиков-солдат, стараясь отгадать их душевное состояние и их мысли. Они шли молча, попыхивая цигарками, изредка отплевываясь, и время от времени награждали крепким словцом лошадь, если та пыталась выйти из строя (линии) обоза.
– Приходилось тебе бывать в бою? – обратился я к сопровождавшему мою подводу солдату, высокому хохлу с рыжими усами и в помятой шапке.
– Так точно, бывал. Я с первой облизации как топал в часть, так усэ врэмя в бою та в бою, под Равой мы былыся з им бильше як дви нэдэли, там мэня раныло в ногу, я трошки полэчився, а потом прзывалы в обоз.
– А какого ты полка?
– Вологодского, ваше благородие.
Я искренно обрадовался, так как этот полк был одним из полков нашей дивизии, и принялся расспрашивать словоохотливого хохла о тех боях, в которых принимала участие наша дивизия во время моего отсутствия. Разговаривая, мы и не заметили, как уже подъезжали к фольварку С., где был расположен штаб корпуса. Это была богатая помещичья усадьба. Старинный красивый дом прятался за пушистыми пожелтевшими деревьями сада. Длинные амбары с низкими кирпичными стенами стояли по сторонам от шоссе. Среди поля уныло чернели несколько халупок с маленькими садиками. Под навесами были лошади, повозки; около одной халупы дымила походная кухня. Заметно было оживление: некоторые солдаты возились около кухни, другие ухаживали за лошадьми. Около поезда стояли несколько оседланных лошадей и человек пять казаков в черных высоких папахах. В доме был проведен полевой телефон. Длинные, тонкие шесты, на которых была подвешена телефонная проволока, тянулись ровной линией через поле и уходили вдаль.