По следам Александра Великого

У меня с этим проблем не было, но знал бы кто, как мне осточертела вся эта канитель! Я не жаловался – еще чего, не хватало еще обрадовать эту скотину Дженкинсона. Но сам себе клятвенно пообещал, что все они мне еще заплатят по счетам. И позвал своего лакея:

– Джим, скажи, чтобы приготовили мне экипаж. Впрочем… погода хорошая, я лучше прогуляюсь. Один.

– Вы уверены, сэр?

– Уверен. Что-что, а постоять за себя я умею.

Джим помог мне одеться, я взял трость с утяжеленным набалдашником и стилетом внутри и направился в сторону Уайтхолла, через Грин-Парк и парк святого Иакова. Нравится мне там гулять, а еще туда не пускают людей более низкого социального статуса, тогда как мне у входа в первый парк почтительно поклонились и открыли ворота. То же было и во втором парке.

Парк святого Иакова окружает одноименное озеро с двумя островами. Быстрее было бы пройти по северному его берегу, но мне так не хотелось на службу, что я решил обойти водоем, чтобы заодно полюбоваться на розовых пеликанов, потомков птиц, некогда подаренных, по иронии судьбы, русским посланником. Но не успел я завернуть, как увидел Дженкинсона и пару его прихлебателей, прогуливавшихся вдоль южного берега. Мне очень не хотелось их лицезреть, и я пошел на юг, выйдя из парка, в район к северу от Вестминстерского аббатства, где находились заведения для «чистой» публики.

И у первой же пивной заметил человека, которого я меньше всего ожидал здесь увидеть. Узнал я его по рыжим кудрям и по походке – одет он был прилично, но шагал вразвалочку, так, как это делают люди, которые провели много времени на воде. Что было неудивительно – это был тот самый Джон МакКриди, который якобы единственный из всех сумел бежать из узилища в Ревеле и который оставался в наших комнатах в Мемеле, когда туда наведались прусские стражи порядка. Я-то всегда думал, что он был всего лишь моряком с одного из наших кораблей, а тут у меня в голове сложилась картинка.

Ведь все неудачи начались именно тогда, когда у нас появился МакКриди. Сначала якобы неудавшийся побег – а что, если русские попросту запустили этого чертова ирландца вместо беглецов, чтобы внедрить его в мою группу? Потом фиаско в Ревеле и в Мемеле. Да и в Кёнигсберге, если он не был узником, а был в сговоре с пруссаками, все понятно, почему наше дело провалилось, а нам еле-еле удалось бежать… Да, все встает на свои места. Ведь после того, как мы бежали из Кёнигсберга, возвращение в Англию прошло гладко – не было этого проклятого рыжего пьяницы, чтобы вставлять нам палки в колеса.

Значит, МакКриди… Конечно, логично было бы сдать его Дженкинсону – они бы его выпотрошили, и он через неделю оказался бы на тайбернской виселице. Но намного лучше для меня лично было бы попробовать провернуть дело самому. Ну что ж…

Я подошел к той самой двери, через которую только что вошел МакКриди – над ней еще висела надпись, «Герб Букингемов», с аляповатым изображением желтого щита с красным львом и синей лентой с тремя желтыми кружочками. МакКриди сидел у барной стойки, и бармен как раз наливал ему пиво. Я уселся на табурет рядом с ним и сказал бармену:

– Мне такой же и один для тебя.

Понятно, что пить он не будет, но деньги себе возьмет. МакКриди с удивлением повернулся ко мне, и удивление перешло в ужас.

– Ну что ж, Джон, давно не виделись, – ухмыльнулся я.

31 июля 1801 года. Североамериканские Соединенные Штаты. Нью-Йорк. Джон Мартинс, он же Иван Мартынов, изобретатель и предприниматель

«Не тот это город, и полночь не та», – процитировал я про себя. Конечно, до полуночи еще далеко, но темно было, как у… ну, вы меня поняли, в… Ну, вы меня, я надеюсь, опять поняли. Ну не освещают здешние улицы по ночам, да и гулять по ним, разве что по Бродвею, не самая лучшая идея – лихих людишек здесь, может, и поменьше будет, чем в Южном Бронксе в далеком будущем, но встреча с ними для обычного человека, как правило, чревата разными неприятностями, вплоть до летального исхода.

Конечно, в этом городе имеются констебли, а также ночной дозор, состоящий из местных жителей, но их слишком мало. Вот только со мной мало кто хочет связываться – я и в наше время считался амбалом, с ростом в метр девяносто два и весом в сто пятнадцать кило, причем жира у меня почти и не было, а силы вполне хватало для того, чтобы завязывать узлом металлические прутья. А здесь я и вовсе гигант, а если кому и этого покажется мало, то я могу вспомнить, что в детстве ходил в секцию самбо, и кое-что помню из того, чему меня учили в спортзале «Динамо».