По следам фальшивых денег

– Роберт хороший художник и гравер. Он родился и жил где-то в Курляндии и там стал заниматься фальшивомонетничеством. Его поймали, судили, приговорили в каторгу. Он бежал с поселения и стал жить по подложному паспорту. Дунаевский откуда-то прознал про это и заставил Роберта приняться за старое. Сначала они делали в Благовещенске четвертные билеты, но этого им показалось мало, и они решили перебраться в Европу, чтобы делать сторублевки. У нас нельзя было достать всего необходимого для этого, Роберт говорил, что в Сибири и краски порядочной нельзя купить. Мастерскую они устроили в мансарде, там Роберт и делал деньги. Летом Дунаевский с Натальей и Рохлиным отвезли часть денег в Благовещенск и там их удачно продали, но вторую партию решили сбывать в европейской России, уж очень долго до наших краев добираться. На границе Дунаевский попался, Рохлин это видел. Сам он прошел таможню благополучно и сразу же дал Роберту телеграмму. Нам срочно пришлось бежать из Ниццы. Мы перебрались в Париж. А здесь, здесь, – она опять заплакала, – здесь Левенталь меня бросил! Я не могла жить в страхе, постоянно перемещаясь с места на место, меняя имена и внешность. Я стала уговаривать Роберта сдаться властям. Но он и слушать меня не хотел. Сам не хотел сдаваться и меня не отпускал. Тогда я решила написать родителям и попросить выслать мне денег на обратную дорогу. Но письмо я отправить не успела – Роберт его нашел. У него появилась привычка рыться в моих вещах. Он вообще стал очень нервным и раздражительным, ему постоянно казалось, что за нами следят. Знаешь, мы могли в десять утра заселиться в гостиницу, а в двенадцать из нее уехать, так как коридорный имел подозрительный вид. Когда Левенталь узнал, что я пыталась снестись с родными, то рассвирепел. Он кричал, что если его арестуют, то на следствии он скажет, что я была прекрасно осведомлена о всех его делах и помогала ему делать деньги и что меня сошлют на каторгу. А потом он ушел. Ушел, не оставив мне ни копейки, даже не оплатив гостиницы. Через день меня попросили освободить номер. У меня оставалось всего несколько франков. Первую ночь я провела на вокзале, и у меня там стащили чемодан. От всего пережитого у меня сделалась нервная горячка, и я упала в обморок прямо на улице. Очнулась в больнице. Там и познакомилась с Олесем. Раньше он жил в Царстве Польском, но семь лет назад ему пришлось бежать. Что-то связанное с политикой, он подробности не рассказывает. Мне некуда было идти, и я переехала к нему. Я ему многим обязана, он неплохой человек, но… Олесь ненавидит все русское. Он даже не говорит по-русски, мы с ним исключительно по-французски говорим, представляешь? А я домой хочу! Я хочу в Благовещенск, к маме!

Она опять заплакала.

Кунцевич сжал ее в объятиях и стал укачивать, как маленькую девочку.

– Знаешь, Эмилия, а я, наверное, смогу тебе помочь.

– Чем? – В голосе девушки было столько надежды, что Мечиславу Николаевичу стало не по себе.

– Дело в том, что я знаком и с русским послом, и с префектом. Открою тебе секрет: в Петербурге собираются строить метрополитен. Наше министерство рассматривает два проекта: французский и английский. Французы и англичане буквально передрались между собой за нашу благосклонность, вложения-то предполагаются миллионные! Как они нас только не заинтересовывают! Кстати, эта гостиница тоже не за счет русского царя, а за счет Французской Республики. Я поговорю с послом и с префектом. Скажу им, что Левенталь тебя обманул, что ты ничего не знала. Ты дашь против него показания, поможешь его разыскать и всем будешь говорить, что про фальшивые деньги он тебе ничего не рассказывал. Тебя не за что будет привлекать.

– А когда они поймают Роберта? Он же про меня все расскажет!

– Кто же этому беглому каторжнику поверит?

– А вдруг поверят? Не знаю, мне надо подумать.

– Подумай. Подумай, что лучше – жить с бомбистом без единого су в кармане или увидеть родителей? Они небось о тебе все глаза выплакали.

Эмилия опять зарыдала.

Кунцевич жарко убеждал Себиля:

– Жюль, я двадцать лет в сыске, меня не обманешь. Я полностью в ней уверен, она к делам Левенталя не причастна, ее не за что арестовывать. Она согласна прийти к вам и все рассказать. Пусть будет свидетелем. Хороший свидетель всегда лучше, чем обвиняемый, против которого нет улик, правда?

– Вопрос с арестом решаю не я, а следователь, – потупив глаза, проговорил Себиль.

– Ну так попроси следователя. Ты же можешь его попросить?

– Могу, но послушает ли он?

– А ты проси поубедительнее, а? Попроси Жюль, я в долгу не останусь, ты меня знаешь. Давай вместе попросим!

Примчавшийся из Ниццы Легран и Дароль допрашивали Эмилию почти четыре часа. Когда она вышла из кабинета, то еле держалась на ногах. Кунцевич отвез ее в гостиницу.