По следам карабаира. Кольцо старого шейха

— Да — протянул тот, разминая папиросу в пальцах, — Такие-то дела. А ведь молодец ваш Жунид.

— Хваткий парень, — с видом знатока подтвердил Корольков. — А вы слыхали, Андрей Фомич, о дубовой колоде с оружием? Оказывается, это он Ляпунову помог найти. Ивасьян теперь приуныл, да и Дараев неважно выглядит. Зато эксперт наш, Панченко, торжествует.

— Признаться, и я рад удаче Шукаева. Понравился он мне, пока вместе ехали…

Вернулась машинистка:

— Приказ готов, Михаил Сергеевич!

Корольков взял у нее бланк, бегло прочитал.

— Крепко!

— Что там? — заглянул Охтенко и прочел вслух, «за поспешное, необдуманное решение об аресте ни в чем не повинных граждан У. М. Чухова и А. Т. Лялева начальнику уголовного розыска Т. В .Ивасьяну объявить строгий выговор… приказ № 113 о выдаче упомянутому Ивасьяну и оперуполномоченному Дараеву денежных премий — отменить».

— Та-та-та, — пробормотал Андрей Фомич и продолжал читать: — «..За умелые и оперативные действия по раскрытию преступлений объявить благодарность Ж. X. Шукаеву и назначить его старшим оперуполномоченным.»

— Справедливо, — сказал Корольков, унося приказ начальнику на подпись. Охтенко последовал за ним.

В приемной стало тихо. Только постукивал старенький «ундервуд» в соседней комнате, да изредка сквозь обитые черным дерматином двери кабинета доносился строгий бас начальника управления.

Вдруг двери распахнулись. Дараев и Корольков вывели Ивасьяна, поддерживая его под руки, и положили на диван Секретарь захлопотал возле него со стаканом воды. Позвонили в пункт «скорой помощи».

— Я поеду только домой, — поднял голову Тигран Вартанович. — Это сердце, ничего… пройдет…

— Дежурная машина у подъезда, — сказал Корольков. — Может, Вадим Акимович, вы отвезете его домой?

— Разумеется!

Когда Ивасьяна усадили рядом с шофером, а Корольков вернулся к подъезду, больной подозвал к себе Дараева.

— Идите на совещание… обязательно послушайте все до конца. А заодно подумайте, как ответить на эту пощечину.

Дараев потупился.

— Мне не меньше вашего, Тигран Вартанович хотелось, чтобы мы оказались правы, — сказал он. — Но прав-то оказался Шукаев. Я, например, честно заработал эту пощечину.

Дараеву немалого труда стоило сказать это Но сегодня когда он, криво улыбаясь, поздравлял Жунида с успехом тот принял это так просто, совсем не замечая неприязни в поведении Вадима, что тот почувствовал что-то вроде укора совести.

…Несколько минут спустя начальник угрозыска уже лежал дома на диване, облаченный в халат. Клавдия Дорофеевна дала ему порошок люминала.

Прежде чем заснуть, Тигран Вартанович рассказал жене о своих неприятностях.

— …Словом, мне намекнули сегодня, что не соответствую занимаемой должности… Еще одно такое дело, и Шукаев будет начальником угро, а мне дадут по шапке…

— Ты не допустишь, — уверенно сказала Клавдия Дорофеевна. — Да, кстати, могу сообщить тебе любопытную подробность о Шукаеве. Может, ты перестанешь тогда колоть меня, будто я к нему неравнодушна?..

— Оставь, Клаша. Что было, то прошло.

— Ну ладно. Так слушай: сегодня на обратном пути из ателье я встретила Зулету. Ну, мы поболтали. Она, как всегда, жалуется, что муж не уделяет ей внимания, которого она заслуживает… Кстати, она быстро акклиматизировалась в городе — уже и косы обрезала…

— Ближе к делу, Клаша, — засопел Тигран Вартанович.

— Так вот, из разговора с ней я поняла, что ее муж — сын крупного коннозаводчика, а вовсе не табунщика, как он тут расписывал…

— Умница, Клава. Это важно. Пусть Назиади приручит Зулету — она умеет это делать… И мы еще посмотрим…

5. Особое поручение

Прошло почти полтора года. За это время в управлении милиции, где по-прежнему работал Жунид Шукаев, не было зарегистрировано никаких особых происшествий, за исключением мелких краж, уличных рывков[12] и хулиганства, весьма распространенного в те годы.

Жунид не раз задумывался о том, не совершил ли он ошибки, избрав профессию чекиста. Обычно подобные мысли приходили ему на ум после очередной размолвки с Зулетой, которая отдалялась от него все больше и больше. Ее упреки и бесконечные жалобы в те редкие дни и часы, когда он бывал дома, сначала повергали его в уныние, потом стали раздражать и, наконец, просто злить. И он, чтобы не наговорить резкостей, уходил бродить по улицам.

Именно в такие минуты Жунид пытался со стороны взглянуть на свою жизнь. «В самом деле, — порой думалось ему, — завидная доля: ночи и дни напролет копаться в дерьме и воображать, что, упрятав за решетку двух-трех воров, облагодетельствуешь человечество. Зато уж обо веем, что касается семьи, позабудь. Для тебя это — непозволительная роскошь».

И он до боли завидовал тем, кто строит заводы и школы, ищет в тайге алмазы, прокладывает новые пути во льдах.

Наверное, это простительно — в двадцать семь лет иногда сомневаться. Тем более, что жизнь вокруг кипит бурная и героическая. Стучат по стране гулкие шаги второй пятилетки — в саженном размахе строек, в замечательных трудовых подвигах.