По следам карабаира

«Расстояние отсюда до Чохракской конефермы не меньше пятидесяти километров, - думал Шукаев. - И место вроде подходящее для сбыта краденых лошадей. Аул - в стороне от - оживленных дорог. Неужели мы на верном пути?»

И все-таки назойливые сомнения не давали ему покоя. Слишком просто давалось решение загадки.

Во дворе сельсовета стояло несколько человек. Одного из них они узнали сразу. Как всегда, аккуратный и подтянутый, навстречу им шагнул Махмуд Коблев.

- Здравия желаю, товарищ старший оперуполномоченный!

- Добрый день, - спешился Шукаев. - А я боялся, что не застану вас…

- Что тут, аульный сход? - спросил Вадим Акимович, пожимая руку участковому.

- Заседание сельисполкома было. Уборка кукурузы идет… Всыпали кое-кому…

- А как наши дела?..

- Все сделал, как приказано, - щелкнул каблуками Махмуд, покосившись на Еганова и Сиюхова. - Разрешите доложить?

- Пойдемте в дом, - сказал Жунид. - Там поговорим.

…Коблев оказался на редкость сообразительным и оборотистым пареньком. Ему удалось точно установить, что двадцать второго сентября, то есть как раз в ночь ограбления конефермы и убийства Трама Лоова, Хатби Кушков (один из подозреваемых по версии Денгизова) с семи до одиннадцати вечера пьянствовал с приятелем в дорожном ресторанчике станицы Лабинской. Они оба выпили лишнего и затеяли потасовку прямо в ресторане. Были задержаны местной милицией и несколько дней назад осуждены на месяц лишения свободы за хулиганство.

Таким образом, рвалась еще одна нить, которая могла привести к поимке убийц сторожа. Кушхов не мог побывать на конеферме колхоза «Заря» в ночь с 21 на 22 сентября.

Что же касается Мурата Еганова, то он трое суток просидел в КПЗ после изъятия из его дома самогонного аппарата. Мать его Халифа уплатила штраф, и Еганова отпустили. Словом, и он не мог лично участвовать в ограблении конефермы.

Махмуд свой отчет подтвердил документально, разложив перед. Шукаевым на столе копию приговора по уголовному делу Кушхова и его дружка и справку Лабинской милиции о временном содержании под стражей Мурата Еганова.

Слушая рассказ Коблева, Жунид мысленно попытался разобраться еще раз во всей этой путаной и противоречивой веренице фактов, имен и событий, происшедших со дня ограбления, но почувствовал, что не в состоянии этого сделать. Все рассыпалось и ускользало, как песок между пальцами. У него порой бывало такое состояние, когда, держа в руках десятки концов и начал и понимая, что настал момент расставить их по местам, отсечь случайные наслоения, он вдруг испытывал нечто похожее на растерянность. Он по опыту знал, что лучшее лекарство, от этого - бросить все и отвлечься. Забыть хоть на несколько часов о Траме Лоове и вороном жеребце карабаире, не думать об отпечатках копыт, которые они нашли в Черном лесу; забыть о том неприятном впечатлении, какое производило на него лицо Якуба Сиюхова - словом, стать ненадолго обыкновенным человеком с обычными будничными мыслями, где нет места убийствам, грабежам и другим мерзостям жизни…

Пойти бы в кино, посмотреть что-нибудь о любви, о красоте, о хороших людях…

Он вздохнул и, стряхнув с себя оцепенение, велел привести Мурата Еганова. Единственное, что Жунид сейчас знал определенно, так это то, что Еганов врет. И нужно заставить его говорить.

В присутствии Коблева, Дараева и Сиюхова, который сидел, недовольно морща лоб, потому что его все еще не отпускали, Жунид битый час возился с Егановым, употребив всю свою волю, весь ум, чтобы заставить его сказать правду. Подсознательно Шукаев понимал, что в том психологическом состоянии, которое завладело им сейчас, остается одно: припереть Мурата к стене, «расколоть» его до конца, выражаясь на воровском жаргоне, и на время оставить все, чтобы собраться с мыслями.

И Еганов стал говорить.

Оказалось, что длинношерстного кривого мерина оставили его матери Ханифе какие-то не известные Мурату проезжие люди. Он их не знает, потому что сидел тогда в КПЗ. Они гостили два дня и уехали, оставив лошадь в уплату за ночлег и продукты.

- Хорошо. Подождите теперь в соседней комнате, Еганов.

Мурат вышел.

Привели Ханифу. Коблев переводил Дараеву вопросы Жунида и ее ответы. По-русски она не знала ни одного слова.

- Расскажите подробно о ваших постояльцах, которые подарили вам коня, - сказал Жунид, покончив с формальностями.

Заплывшие глазки Ханифы испуганно расширились, круглое мясистое лицо скривилось.

- Без истерики, - вмешался участковый. - Здесь это не пройдет.

- Отвечайте, - нетерпеливо повторил Шукаев. Ханифа все-таки пустила слезу, но, встретив жесткий взгляд следователя, начала отвечать на вопросы.

Она призналась, что в сентябре дважды принимала у себя посторонних. В первый раз это было в середине месяца, числа она точно не помнит. Тогда у нее останавливались на ночь трое мужчин. У каждого была запасная лошадь. Один из них, адыгеец, по имени Асфар, в разговоре со своими спутниками называл какого-то - Газиза, сожалея, что не встретился с ним. Перед отъездом постояльцы выменяли у Ханифы бочонок самогона на кривую лошадь.