По следам кочевников. Монголия глазами этнографа

Утром завтракаем вместе с советником китайского посольства, приехавшим в Мурэн. Подают уху, приготовленную по-китайски. Разговор за завтраком не менее многоязычен, чем при вавилонском столпотворении. Беседуем с советником по-английски, а Кара по-китайски. Некоторые местные руководители, из уважения к нам, говорят по-русски, а затем переходят на монгольский. Один из сотрудников китайского посольства родился во Внутренней Монголии и говорит на одном из монгольских диалектов, а мы между собой время от времени обмениваемся несколькими венгерскими словами. Ничего удивительного, что после такого завтрака у меня кружится голова. Тщетно пытаемся отговорить наших радушных хозяев от запланированной на после завтрака рыбалки. Отправляемся на берег Мурэна и выбираем местечко в кустарниковых зарослях. Это любимый уголок местных жителей. Сюда приходят посидеть на свежем воздухе, покупаться. Мы листали на берегу несколько семей. Река то замедляет слой бег, рассыпая по прибрежному песку мелкие волны, то вдруг закручивает водовороты, бьется о берег и срывает листья с прибрежных кустов. В прозрачной воде хороню видны стаи снующих рыб с черной спинкой. Самым ловким рыбаком оказывается шофер китайского советника, до полудня ему удается поймать штук пять довольно больших рыб. Спасаясь от горячих лучей летнего солнца, залезаем в самую гущу кустов и устраиваемся там на обед. Хорошее настроение несколько портит вкус соевой водки, которой нас угощают из уважения к китайцам, хотя сами они, видимо, не очень-то ее любят. За всю жизнь не пил я ничего более отвратительного! Крепость этой водки превышает 60 градусов, и в течение нескольких дней я все еще ощущал во рту ее запах и вкус.

После обеда купаюсь, плаваю, пробую ловить рыбу, но с жалким успехом. Я привык к спиннингу, а здесь удят старинными удочками, и леска у меня все время за что-то цеплялась.

День заканчивается торжественным вечером в Доме культуры. Мы опаздываем. По-монгольски приношу извинения публике, которая встречает мои слова громкими аплодисментами. Торжественный вечер кончается прощальным ужином; нам преподносят альбом с фотографиями: достопримечательностей Хубсугульского аймака. В гостиницу возвращаемся только в полночь. Собираюсь ложиться, как вдруг слышу у своей двери шаги. Прислушиваюсь: нет, я не ошибся! Кто-то тихо и мерно прохаживается у наших дверей. Выглядываю и вижу старика с ружьем на плече. Подхожу к нему и спрашиваю, что он тут делает. Неужели его поставили нас стеречь?

— Нет! — отвечает мне импровизированный часовой. — Просто караул из уважения к вам.

Садимся с «часовым» на веранде; угощаю его сигаретой, и начинается тихая беседа. Старик, оказывается, был партизаном.

Национально-освободительная борьба в Монголии началась, разумеется, гораздо раньше 1919 года [68]. Корни ее уходят в глубокое прошлое, когда Монголией правим маньчжурская династия.

В 1368 году китайцы свергли монгольскую династию Юань и монголы вернулись в степи Центральной Азии. Монгольские феодалы постоянно враждовали друг с другом, разбившись на три большие группы: в Западной Монголии расселились ойраты, в Восточной — халха-монголы, на юге образовалось южномонгольское ханство. Эти три группы беспрестанно враждовали, совершали набеги на чужую территорию, а иногда и сами теряли власть, подрываемую междоусобицами. Иногда кому-нибудь из враждовавших феодалов удавалось захватить власть над всей страной, например ойрату Эссену (в 1454 г. — Ред.) и Даян-хану [69], распространявшему буддизм в Южной Монголии в XVI веке. В конце XVI века в Азии появляются последние завоеватели-кочевники — маньчжуры. С северо-востока современной Китайской Народной Республики они ринулись на юг, считая своей первоочередной задачей завоевание степей Центральной Азии — древнего центра кочевых империй — и живущих здесь монголов.

С начала XVII века монголы непрестанно боролись за свою независимость против маньчжуров, которые к этому времени (с 1644 г. — Ред.) уже успели возвести своего императора на китайский трон. Среди участников монгольского освободительного движения можно назвать такие имена, как чахар Лэгдэн-хан или герой Цогту-тайджи [70]. Крупные монгольские феодалы один за другим предавали национально-освободительное движение, и только немногие из них остались ему верны. Мудрый и храбрый витязь Цогту-тайджи не склонил головы и боролся до последнего вздоха. И народ сохранил о нем вечную память.