По следам кочевников. Монголия глазами этнографа

Гей! Вот они, четыре источника радости:
С любовью к двум милым детям
От всего сердца
Принесли мы сюда все готовое:
Прекрасное кровельное кольцо,
Выточенное из кипарисового дерева
В виде святого золотого колеса,
На нем висит хадак, белый шелк,
Поддерживает его трижды перевитая веревка.
Выточенные из сосны,
Прекрасны, как лепестки цветка,
Кровельные шесты, увитые
Тройными тонкими шпагатами.
По заветам древних мудрецов
Красиво и крепко сплетена решетка
Из гибких ветвей ивы,
Выросшей на песках,
Стоит она у горы,
Прикрепленная кожаными петлями
В виде бечевы удачи.

Повалив толстое дерево,

Распилив его ствол,
Вытесали высокий порог
Из крепких досок.
И дверь эта открывается и закрывается,
Как рот золотой рыбки.

Из шерсти белоснежных овец,

Настриженной острыми ножницами,
Размятой большими пальцами,
Смоченной дождевой водой,
Прокатанной сильным конем,
Гладко выкатанной,
Сваляли добрый стенной войлок,
Сшитый молодыми красавицами.

Потолочный войлок, скроенный, как флаг,

Закрывает дымовое отверстие
Широким листом, как двойная молния
Рассеивает
Пять ядов ненависти,
На все распространяя благословение.
Как цветок лотоса с восемью лепестками —
Прекрасен снаружи и внутри кровельный войлок высокой юрты!

Его крылья приносят счастье гостям,

Как птица-Гаруди.
Крепкие веревки из тигровой шкуры
Держат справа и слева стенной войлок,
Туго натянут юртовый пояс,
Зигзагами сшит ковер.
Выкован богом огня,
Чист и гладок очаг,
Чтоб ему поклоняться, он стоит посредине.

На ковры и кошмы,

Ладно скроенные и подшитые,
Шаманы-знахари удостоили присесть.
Шкафы и сундуки
Давно выточены и покрашены,
Червонным золотом заполнены.
Хороши и высокие полки для книг.

Вечер, утро — что за счет!

Ешь, пей до упаду!
Масло и сливки — все гостям!
Будем веселиться, да не будет конца
Счастью и изобилию!

В этой песне тоже кое-где встречаются буддийские символы. Не забыто ни святое колесо из золота, иначе говоря колесо буддийского учения, ни бечева святой удачи, неизменно повторяющийся символ «связующего ремня», ни золотая рыбка, ни двойная молния, ни вредоносные Пять ядов. Упоминаются в ней также лотос и чудесная птица Гаруди-хан. Обожествление очага заимствовано ламаизмом из других религий. И все-таки эта песня с ее сравнениями и образами скорее связана с народным бытом, чем с ламаистскими освятительными обрядами. Разумеется, эти элементы трудно отделить один от другого. Ведь и монгольское творчество религиозного, содержания не зафиксировано на бумаге. Бродячие монахи — бадарчи, возможно, исполняли эти песни, приводя больше ламаистских сравнений. Но другие певцы следовали законам и традициям народной поэзии. Распространению устной поэзии религиозного содержания иногда способствовало включение таких благословений в священные тексты молитвенников, написанных от руки или отпечатанных с помощью деревянных гранок. Впрочем, бродячие ламы, странствовавшие по стране и распространявшие эту полумистическую, полународную поэзию, были не очень-то грамотными людьми.

Но возвратимся к свадебному торжеству. Время подходит к вечеру, и гости и молодожены устали от пирушки и песен. Молодые уходят в новую юрту.