— Не думаю, — ответил я. — Ни в вине, ни в арбузе нет решительно ничего такого, что могло бы скомбинироваться в яд. У этой ереси какие-то другие корни, может быть даже исторические. Возможно, например, что в далеком прошлом какого-нибудь знатного кацика или конквистадора отравили его собственные приближенные, а вину свалили на арбуз и вино, которыми он в тот день подзаправился. Или еще что-нибудь в этом роде. Вот откуда оно и пошло.
— Я, во всяком случае, чувствую, что здоровья у меня явно прибавилось, — вставил Флейшер. — Переведи, Миша, этому индейцу.
— Может быть у русских желудки крепче и на вас это позже подействует, — пробормотал немного растерянный дон Маврисио. — Дай Бог, конечно, чтобы обошлось.
— Завтра вечером придем вам показаться, — сказал я. — Готовьте пару арбузов и литра три вина!
Простившись с хозяевами, мы изрядно навеселе зашагали по тропинке домой. В лесу стояла первозданная тишина, по обочинам таинственной ратью толпились стволы деревьев, в разреженном лунном свете гигантскими змеями чудились свисавшие с них лианы. Хмельному воображению все это казалось декорацией к какой-то полузабытой сказке, в которой и мы играем не последнюю роль.
— Ну что, Леня, разве плохо провели время? — благодушно икнув спросил Полякевич. — Или тебе все еще хочется газеты, радио и шума балов? Насчет газеты помочь не могу, а ежели хочешь шума, за этим дело не станет…
И вытащив свой наган, он принялся посылать в Божий свет пулю за пулей.
К концу пути ни у кого из нас не оставалось ни одного патрона.
Лес и лесные работы
Как я уже говорил, смежно с купленными участками, от казны нам дали полоску девственного леса, на несколько верст вглубину. Веруя на первых порах в то, что этот лес нам пригодится и будет со временем обращен в цветущие плантации, Керманов настоял перед властями на присылке землемера, который, живя у нас в колонии, успел наполовину обрусеть, пока отыскал в дебрях какие-то ориентировочные пункты и точно определил границы наших лесных владений.
Теперь для внешнего мира «Надежда» из скромной чакры обратилась в обширное поместье.
Это было, конечно, весьма лестно для самолюбия, но совершенно бесполезно во всех иных отношениях, прежде всего потому, что мы не имели никакой возможности огородить свой надел законной изгородью и тем официально закрепить его за собой, ибо необходимая для этого проволока стоила бы в несколько раз дороже всей нашей колонии. А собственность «на словах» никакого юридического значения не имела — с таким же успехом мы могли словесно занять втрое большую площадь леса и в доступных нам формах ею пользоваться. В те времена подобный образ действий тут не только не встречал возражений, но даже поощрялся. Свободных, но трудных для эксплуатации земель был непочатый край и правительство всегда шло навстречу людям с инициативой, которая обещала хотя бы попытку вывести такие земли из девственного состояния.
Приведу конкретный пример: один из моих асунсионских друзей, хан Нахичеванский, человек, как и мы, совершенно безнадежный, одно время мечтал заняться в Парагвае коннозаводством. Он съездил в Чако, нашел там место, которое ему приглянулось, по возвращении в Асунсион отправился в министерство агрокультуры и без всякого труда получил документ, которым отдавалось ему во владение 10 000 гектаров земли, с тем, что лишь через десять лет после начала эксплуатации он должен приступить к погашению стоимости этой земли маленькими квотами. Таким образом, сделаться в Парагвае крупным помещиком в ту пору было гораздо легче, чем извлечь из подобного поместья какую-нибудь пользу.
Так было и в нашем случае. Полученный лес был нам совершенно не нужен, ибо с первых же дней практика показала, что работа на купленных, уже расчищенных участках, требует столько труда и времени, что их не останется на корчевание леса. Насколько это трудоемкое дело, все увидели при расчистке участка под огород. Увеличивать такой ценой свою посевную площадь не было смысла, как не было его и в самом увеличении посевной площади, при отсутствии рынка для сбыта своих продуктов.
Лесные работы свелись у нас к рубке деревьев, пригодных для наших хозяйственных построек, и к проложению через лес дороги, которая должна была облегчить сообщение с Консепсионом. Для этой цели мы сначала предполагали расчистить ту дорогу, по которой в день приезда пробивался наш обоз с железнодорожной станции. Однако, из разговоров с местными жителями выяснилось, что когда-то существовала более короткая дорога, соединявшая нашу опушку с узкоколейкой почти по прямой линии. Она давно заросла и потерялась в дебрях, так что никто из соседей даже не мог толком указать, где она проходила. После долгих поисков мы ее «русло» все же нашли. Оно на всем своем протяжении было покрыто двухметровым бурьяном, кустами и даже молодыми деревьями. Вдобавок все это густой сетью оплетали лианы.