Читаем По следам конквистадоров полностью

Вскоре лагерь был разбит, кони расседланы и стреножены, им тут было вволю травы. В нескольких шагах от реки, под шатром огромного дерева, с которого змеями свешивались лианы, пылал большой костер. Вокруг него, на разостланных одеялах и попонах, расположилась вся наша компания. Некоторые уже успели и выкупаться. Дамы вытаскивали из вьюков свертки с провизией и сервировали «стол». На ветку соседнего дерева бесшумно опустилась довольно крупная сова и уставилась на нас немигающими круглыми глазами.

В груди нарастало чувство какое-то безотчетного удовлетворения, почти счастья. И даже не верилось, что где-то есть большие города, шумные улицы, электрические фонари, стремительно мчащиеся автомобили… Все это — по ту сторону стены, которую цивилизация воздвигла между человеком и природой, а по эту, по нашу сторону — дикий лес, затерянная в дебрях река, тишина, простор и истинная, а не запрограммированная политиками свобода, — не это ли для человека самое нужное и ценное? В такие минуты Парагвай казался мне прекрасным, и сердце отказывалось верить, что я его когда-нибудь по доброй воле покину.

За едой, выпивкой и веселой болтовней время летело незаметно и некоторые уже начали поклевывать носами. В минуту наступившей тишины на противоположном берегу явственно прозвучал треск валежника и шум раздвигаемых зарослей. Мы насторожились. Через некоторое время шум послышался снова. Было очевидно, что какое-то крупное животное ворочается в чаще, возле самой воды, в каких-нибудь ста метрах от нас. Правый берег Ипанэ, от которого на десятки верст тянется непроходимая сельва, совершенно необитаем, там не могло быть ни человека, ни коровы.

— Тапир, — шепотом сказал кто-то.

— Может быть и ягуар, — добавил другой.

Взяв заряженный карабин, я взвел курок, подошел к самой кромке берега и приготовился стрелять с колена, как только зашевелятся кусты, до которых достигал свет нашего костра. Прошла минута напряженной тишины, снова послышался треск, — я прицелился и вдруг прямо против мушки моего карабина вспыхнула спичка! Я едва успел удержать палец, уже давивший на спуск.

— Какой черт там лазит? — заорало сразу несколько голосов.

— Да не черт, а я, — откликнулся с того берега ленивый голос Яцевича.

— Какая нелегкая тебя туда занесла?

— Хотел вам сюрприз устроить, разложить здесь наверху костер, да пока переплывал реку спички подмокли. Еле зажег одну, и та сразу погасла. А ну, плыви сюда кто-нибудь с огнем!

При мысли, что едва не застрелил приятеля, я почувствовал потребность освежиться. Переоблачившись за ближайшими кустами в купальные трусики, взял в зубы коробок со спичками, переплыл реку и присоединился к Яцевичу. Не без труда вскарабкавшись на крутой обрыв, мы сложили здесь огромную кучу валежника и разожгли костер, фантастическим заревом осветивший всю реку. С левого берега нас приветствовали пальбой и восторженными криками.

Утром Флейшер проснулся одним из первых. Он развел дамам костер и пока они кипятили чай, взял двухстволку, положил в карман несколько патронов, заряженных мелкой дробью, и углубился по просеке в лес, рассчитывая настрелять к завтраку попугаев. Отойдя от лагеря с полверсты, он увидел боковую тропинку, повернул на нее и едва не столкнулся с пумой; помахивая хвостом, она стояла в десяти шагах. Ружье было заряжено бекасинником и Флейшеру ничего не оставалось, как воспользоваться советом соседей: он замер неподвижно на месте, но, как признался позже, под пристальным взглядом зверя чувствовал себя не очень приятно. Впрочем пума его вынужденным терпением не злоупотребляла, — прошло несколько секунд и она нырнула в чащу. Флейшер примчался в лагерь и рассказал о случившемся. Схватив ружья, мы кинулись к месту встречи, но ничего, кроме свежих следов зверя на песке, ни там, ни поблизости не обнаружили.

Следующие два дня, которые были самыми яркими и приятными во всей моей парагвайской жизни, мы провели на берегу, охотясь, ловя рыбу и купаясь до одури. Во время одного из таких купаний я брел по колено в прозрачной воде и вдруг заметил на дне плоский и очень красивый камень, оливково-черный, с желтыми пятнами. Виднелась только его центральная часть, остальное было занесено песком. Я ступил на него ногой и вдруг камень зашевелился! Он оказался громадным скатом, который стремительно выскочил у меня из под ног, и только молниеносный прыжок в сторону позволил мне избежать удара его «пилой».

Все участники этой экспедиции остались от нее в таком восторге, что месяц спустя она была повторена.

<p>Колхоз и диктатура</p>

Работа наша была тяжела, условия жизни до предела примитивны, перспективы достаточно безрадостны. Но со всем этим можно было примириться и даже значительно улучшить свой быт, если бы не наша диктаториально-колхозная организация, которая была хороша в теории, но на практике сразу же приобрела уродливые и губительные для общего дела формы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии