По следам легенды

— Пан Волошин новой стенографисткой обзавелся, — ухмыльнулся многозначительно Бращак.

— Еще одной? А София куда подевалась?

— Любит наш Августин… свежих людей. Докладывал мне Будяк, что София, красавица наша, отправилась в батюшкин приход попрощаться, ждет ее дальняя дорога… — Бращак заговорил совсем тихо.

— Не может того быть! — удивился сосед.

— Еще как может. Эта бывшая учительница давно уже служит двум господам. Причем неизвестно еще, какому старательнее.

— Волошину про то известно?

— Не сомневаюсь — знает. Но так нашему дорогому Августину удобнее. — Бращак рассмеялся.

— Панове! — истово обратился ко всем Августин Волошин. — Собирайте, накапливайте силы, гуртуйте вокруг себя всех, кто ненавидит большевизм, кому дороги наша вера и идея! Мы должны с оружием в руках встретить заветный светлый час. А он грядет!

— Светлый час… — прокомментировал Бращак. — Власть он хочет урвать, вот чего он хочет, какие сны видит!

Гости поднялись из-за стола, разбились на чинные группки. Дельцы потели в своих суконных костюмах-тройках «под Европу», сверкали драгоценности на крестах у священников. В передней комнате дремали мордатые хлопцы — волошинская охрана.

Волошин расспрашивал Бращака:

— В последнее время мне все чаще говорят о каком-то «товарище Олексе». Кто такой, узнавали?

Бращак почтительно доложил:

— Олекса — сын лесоруба из Ясиней. Отец умер, старший брат коммунист, в комсомол вступил в двадцать четвертом году, через год — в партию, участвовал в коммунистических демонстрациях, агитировал среди рабочих и лесорубов.

— Из убежденных, — неопределенно протянул Волошин.

— Говорят, из самых идейных, — подтвердил Бращак. — Из края исчезал на три года, — продолжал он. — В полицейском досье…

— Кто его смотрел?

— Будяк… Так вот там эти три года никак не обозначены. А мы установили, что он через Германию и Польшу нелегально уезжал в Советский Союз, учился в Харькове. Возвратился в край тоже по чужим документам.

— Высокого полета птица, — протянул Волошин.

— Полет тот можно и оборвать… — сказал многозначительно Бращак.

— Все можно, — согласился Волошин.

Бращак ехидно спросил:

— А ваша любимица хоть попрощалась с вами?

— Кто? — сделал вид, что не понял, Волошин.

— София, — с удовольствием объяснил Бращак. — Укатила на днях в Берлин. Точно знаю это.

— Пусть посмотрит Европу, — уклончиво прокомментировал Волошин.

«Трудящиеся должны бороться против всякого национализма. Буржуазному национализму следует противопоставить интернациональное, революционное единство»

Начальник полиции докладывал губернатору края:

— Получено сообщение, что к нам направляются известный коммунистический публицист Юлиус Фучик и группа коммунистов из Чехии и Словакии.

— Зачем они жалуют? — удивился губернатор. Он внешне скучающе слушал полицейского.

— Цель поездки — знакомство с положением в Закарпатье.

— Можно представить, что напишет в своей коммунистической газете Фучик! — Губернатор уже не скрывал раздражения.

— Статьи его нам славу не умножат, — подтвердил начальник полиции. — Какие будут распоряжения?

— Ума не приложу, — с досадой ответил губернатор. — С одной стороны — едут открыто, с другой — явно антиправительственная акция.

— А может, турнуть их отсюда, чтоб и следов не осталось? — решительно предложил полицейский.

Губернатор отрицательно покачал головой:

— Скандал разразится колоссальный. Запросы, интерпелляция в парламенте… Нет, что-то другое надо придумывать…

…Олекса, Мирослава, Сирена, несколько активистов крайкома встречали на вокзале Фучика и делегатов от рабочих.

— Смотри, Олекса, — тронула за плечо Олексу Сирена. Впрочем, он и сам уже обратил внимание на то, что перрон вокзала заполнялся суетливыми людьми, одетыми разномастно, но в одном стиле — под «простых» украинцев. Кое-где мелькнули желто-голубые флажки с трезубцем. Было немало и крепко выпивших. Среди толпы сновали Будяк и несколько его подручных.

Олекса посмотрел на часы, подозвал Мирославу.

— Мирослава, времени нет, но вдруг… Быстро пошли хлопцев на заводы, пусть поднимают рабочих.

— Не успеем, — отчаянно сказала Мирослава, — а эти вас затопчут. Напоили, подкупили всю городскую шваль…

Поезд из Праги шел точно по расписанию. В одном из вагонов у окон стояли, смотрели на плавно проплывавшие горы Юлиус Фучик и его товарищи.

— Люблю Карпаты, — сказал один из рабочих. — При взгляде на них начинаешь понимать, что такое вечность.

— Нет в этих горах тишины, — ответил Фучик. — В Закарпатье ежемесячно участвуют в рабочих демонстрациях по пятьдесят-шестьдесят тысяч человек… После тяжелейшего неурожая здесь нищета достигла предела. Безработица, болезни… Добавьте к этому политику насильственной колонизации и вы поймете, сколько отчаяния и гнева накопилось в Карпатах.

А там, куда они ехали с миссией солидарности, им готовили недобрую встречу. Повинуясь команде Будяка и его подручных, сброд на перроне кое-как выравнивал ряды. Полицейские покидали станцию. Они ухмылялись.