По следам литераторов. Кое-что за Одессу

Вообще по количеству мест проживания писателей можно подумать, что они – очень неугомонный народ. На самом деле в большинстве случаев это демонстрирует нестабильность их жизни. Ведь формула «три переезда = два ремонта = один пожар» справедлива и для писателей, вряд ли по доброй воле желающих пережить такие «пожары». Вот и Чуковский, кроме двух упомянутых адресов, жил ещё, как минимум, в доме № 3 по Канатному переулку. Переулок упирается в дом № 9 по Малой Арнаутской, где, как вы уже знаете, жил Хаим Нахман Бялик. Вы ещё не знаете, что в квартире 25 того же дома какое-то время жила семья Файнзильберг; одного из трёх сыновей мы знаем отлично – это Илья Ильф, чьё детство прошло на Старопортофранковской, № 137 (дом на пролегающем до Преображенской единственном сейчас квартале, где Старопортофранковская перпендикулярна сама себе[344]), а дальнейшая одесская жизнь – после Малой Арнаутской – на Базарной, № 33, то есть в двух кварталах от будущего соавтора. Рассказ об их загадочном совместном творчестве впереди.

Благодаря такой «многоквартирности» писателей мы можем, в теории, составить множество маршрутов по Одессе, охватывающих места их обитания. Но идея Владимира об увековечении памяти установкой мемориальных досок на каждом из домов, где жили видные деятели Одессы, ещё не реализована. Пока действует негласное правило: один писатель – одна доска. Исключение в Одессе сделано для А. С. Пушкина, как в Москве для В. И. Ленина. Поэтому мы идём только от одной мемориальной «писательской» доски к другой. Таким образом, первая остановка – Базарная, № 4 – место рождения Валентина Петровича и Евгения Петровича Катаевых.

Прежде всего – очередная «маленькая забавная подробность». Если посмотреть на охранную табличку, установленную на доме[345], мы узнаем, что архитектором дома был Оттон. В Одессе считается, что Луи Сезар (он же Людвиг Цезаревич) – сын ресторатора Отона, упомянутого (с одним «т») Пушкиным в «Путешествиях Евгения Онегина» и нами в главе 1 соответственно (смайлик). Людвиг Цезаревич построил комплекс дворца князя Гагарина (нынешний Литературный музей: его необходимо посетить для «закрепления» материала нашей экскурсии), дворец негоцианта Абазы (сейчас там музей Западного и Восточного искусства), дворец Городского головы Маразли на Пушкинской около Приморского бульвара. Короче, он специализировался на дворцах. Для педантов заметим, что в его «портфолио» Свято-Успенский кафедральный собор, давший название Успенской улице, но расположенный на Преображенской, № 70[346]. Поэтому скромный дом на Базарной, № 4 построен скорее всего его сыном[347]. Утверждают, правда, что здание, где расположено кафе «Гоголь-Моголь» (см. главу 2), перестроено им же[348], но перестройка завершена в 1828-м, когда архитектору было 6 лет[349]. Наш дом по Нежинской, № 54 тоже построен архитектором Оттоном, так что в обоих случаях братья-писатели родились в домах, построенных одним архитектором, чей дед кормил Пушкина и Гоголя. «Совпадение? Конечно!» – тем более, что в отличие от братьев Катаевых, мы – не писатели в точном смысле слова.

Вы заметили, что – как и в случае с Хаимом Нахманом Бяликом – мы никак не начинаем разговор по теме: Катаев так же масштабен и о нём тоже рассказывать сложно. Как и Пушкин (просим прощения, если сравнение смущает), он сопровождает читателя на протяжении всей жизни. Точнее, сопровождал – если мультфильм по его сказке «Цветик-семицветик» ещё кто-то в детстве смотрит, то подростковые «Белеет парус одинокий» и тем более «Сын полка» в пост-советское время не читают. Хотя памятник Пете и Гаврику в Одессе поставили «на излёте» советской власти в 1988-м году. А вот его поздние – как он сам называл, «мовистские»[350] – лирико-философски-мемуарные повести и романы, написанные сложно, иногда даже запутанно, привлекали и будут привлекать вдумчивого читателя.

Про Катаева впору повторить вслед за «Иваном Вадимовичем, человеком на уровне» из блестящей серии фельетонов Михаила Ефимовича Фридлянда (Михаила Кольцова): «Фадеев? Это какой, ленинградский? Есть только один? Мне казалось, их было двое…» Валентинов Катаевых было даже не двое, а четверо, пятеро, шестеро. Валентин Петрович умер на 90-м году жизни, но – как человек, прошедший три войны, переживший два ранения, отравление газами, тюрьму Одесской ЧК[351] и вообще XX век аж до 1986-го года – мог умереть (погибнуть) многократно. Он всё равно остался бы в истории литературы, но – в зависимости от даты ухода – совершенно в различном качестве.

Если бы Катаев, пошедший добровольно на Первую Мировую войну, погиб на ней (с учётом изрядной храбрости[352]– достаточно вероятный исход), он вошёл бы в литературу как обычный одесский вундеркинд, чьи стихи печатали в местной прессе с 13 лет.