Вначале всё довольно подражательно, «обкатываются» и стиль, и псевдонимы (из них забавнейший – «Нина Воскресенская»; возможно, успех мистификации Елизаветы Ивановны Дмитриевой при участии Максимиллиана Александровича Волошина – «Черубины де Габриак» – хочется повторить в Одессе). Две революции и гражданская война лишают возможности таких развлечений. В 1919-м Багрицкий вступает добровольцем в Красную Армию, в мае 1920-го сочиняет стихи и работает художником (точнее – «плакатистом») в ЮгРосТА – Южном бюро Украинского отделения Российского телеграфного агентства. В отличие от Маяковского, его изобразительных работ сохранилось немного – за 1911–1934-й годы всего около 420. В ЮгРосТА – хорошая компания, нам уже знакомая: В. И. Нарбут, В. П. Катаев, Ю. К. Олеша. Потом, напомним, Олеша с Катаевым «под управлением» Нарбута поедут в столицу УССР – город Харьков, чтобы через год оказаться уже в столице СССР – Москве. Багрицкий по приглашению спасителя Катаева и Петрова Я. М. Бельского немного поработает в газете «Красный Николаев»[478]
, вернётся в Одессу, чтобы в 1925-м переехать в Москву. В том же году, напомним, переезжает в столицу и Семён Кирсанов; одесский период одесских писателей всесоюзного масштаба, пожалуй, закрывается.В Москве Багрицкому суждено прожить всего 9 лет. Он выпускает четыре сборника: «Юго-Запад» (1928), «Победители» (1930), «Последняя ночь» и «Избранные стихи» (оба – 1932). Несмотря на внешность гладиатора (см. «Алмазный мой венец»: птицелов), Багрицкий страдает от астмы и умирает в 38 лет 1934–02–16.
Выучив наизусть в школе «Смерть пионерки», потом не особенно хочешь возвращаться к творчеству Багрицкого: оно кажется плакатным и агитационным, как будто автор остался в ЮгРосТА 1920-го. Но на помощь – в нашем случае – пришли барды Никитины и Берковский с прекрасными песнями «Контрабандисты» и «Птицелов». Тут – извините за тавтологию – совсем другая, так сказать, песня. Тема «контрабанды» в Одессе просто бессмертна[479]
. Возможно, это «общесоюзный» термин, но для справки сообщим: в Одессе контрабанда нежно именуется «контрабас»[480]. «Птицелов» же поражает богатством стихосложения и детальным знанием описываемого ремесла.Интересно, что популярность творчества Багрицкого после его смерти только росла. Если прижизненные сборники выходили тиражом в 5–6 тысяч экземпляров, то посмертные издания имели тираж несколько десятков тысяч, а издание «Стихотворения и поэмы» 1984-го года – 200 000 экземпляров. Просто у каждого поколения свой Багрицкий. Если в 1929-м знаменитые строки из стихотворения «ТВС[481]
» (больному туберкулёзом рабкору мерещится умерший Феликс Эдмундович Дзержинский, в нескольких строках описывающий мораль «века-чекиста»):воспринимались как апологетика года «Великого перелома», то те, кто знал последствия торжества такого подхода, видели в этих строках концентрированную картину грядущего торжества аморальности.
Если в момент издания «Думы про Опанаса» практически все сочувствовали комиссару Когану и даже автор говорит:
то в современном прочтении больше задумываешься о том, пощадил бы комиссар Опанаса, и вообще о правомочности действий его продотряда. Настоящая классика всегда многомерна.
Багрицкий – и в этом его внутреннее сродство с Бабелем – хотел быть своим среди сильных и решительных. Отсюда и некоторое «дорисовывание» элементов биографии в Гражданскую, и попытки стихотворного одобрения всего, происходящего в конце двадцатых. Но Багрицкий – как и Бабель – оставался одесситом: жизнелюбивым и свободолюбивым. Поэтому, несмотря на тяжёлую болезнь, он не только пишет почти мистическую поэму «Последняя ночь»[483]
или мрачную поэму «Февраль»[484], но и продолжает свой фламандский цикл – стихотворения, посвящённые одному из самых весёлых и неунывающих героев мировой литературы Тилю Уленшпигелю.