По следам полка Игорева

– Есть работа для Прилепы. Тебе, мати Алимпия, придётся запустить её в книгохранительную палату обители, или куда вы свои грамотки да записи складываете?

– Имеется для них особый ларь в ризнице. Да только что это нам даст? И с чего ты это взял, что я позволю твоей проныре рыться в наших записях?

Старый сыщик ухмыльнулся. Всё-таки баба, уж какая она ни умная, остаётся бабой.

– Иногда мне кажется, что напрасно Владимир Красно Солнышко понаустраивал в Киеве школ, и теперь каждый простолюдин знает грамоту. Как бы сумел мошенник, что вытянул из тебя столько кун, связаться с тобою прикровенно, если не умел бы писать? Однако не знает сей хитрец, что почерк точно так же может его выдать, как рост или походка! Если среди ваших грамоток найдётся написанная тою же рукою, Прилепа определит мошенника.

– Ладно, я подумаю, Хотенушко.

Хотен покривился, однако заговорил о неприятном себе:

– Пока ничего не указывает на то, что неизвестный мошенник связан с твоей обителью. А вот твои прегрешения перед монашеским обетом… Назови мне человека, которому ты рассказывала и о связях с замученным отцом Фёдором, и о рождении тобою сына, и мы на пути к хитрецу.

Несмеяна подумала, потом заявила уверенно:

– Такого человека нет. Вот про поддержку мною дела отца Фёдора знали некоторые люди, но они в это дело и сами замешаны. А про грех мой… Ты удивишься, Хотенушко, но рождение детей нами, черницами, не такое уж необычное дело, как вам, мирским, мнится. Знает про грех мой повитуха, но она баба надёжная: сама монашенка, десятки черниц не выдала, а меня вдруг выдаст? Да и платят ей щедро. А кроме неё… Нет, я никому не говорила. Уж это точно.

– Значит, ты от святого духа родила, мати Алимпия?

– Что ты за шутки со мною шутишь, боярин! – Несмеяна чуть не опрокинул скамью.

Хотен вскочил на ноги. Как странно! Нарочно сдерживался, чтобы не сгрубить бывшей любовнице, а вот издёвка сама с языка соскочила.

– Прости, мати, не хотел тебя обидеть!

– Не надо мною зубы скалишь – над Духом Святым! Да вдобавок и над Богородицею Девой! Великий то грех – кощунство! Поберегись, боярин!

Он крякнул, но не стал спорить с игуменьей о грехах. И без того нет-нет, да и вспомнится пекло, которого, как умные люди говорят, успешным в мирской жизни людям не миновать.

– Послушай, я хотел сказать, что не духом же… Ты забеременела от мужика, и не могла же ты ему потом не сказать, что родила от него. А мужики, сама же сегодня сказала, ещё болтливее баб. Вот он и проговорился кому… Ладно, не обижайся, а просто подумай.

– Ладно уж, это ты меня прости, Хотен, – заговорила она после недолгого раздумья и взглянула на него снизу своими голубыми глазами, за эти годы никак не выцветшими, словно действительно просила прощения. – Сей муж и вправду мог проговориться: уж очень ветреным он оказался. Да только нет уже его на белом свете: убит прошлой весною.

– Но остались дети, слуги, наконец, вдова. Вот я о том, что у нас с тобою была любовь, никогда никому и словечка не проронил, однако не уверен, что мои тогдашние слуги, Хмырь и Анчутка, так-таки ни о чём и не догадывались. Давай, говори, кто это был.

– Ну что ж, приходится, – вздохнула она. – То был Добрила Яганович, боярин князя Михаила Романовича. Слыхал о таком? Он тоже варяг наполовину, но отец его на Севере родился и много ему о родной земле рассказывал. А он мне уже. Мы ведь однолетки, а я жёнка в самом соку была и о ребёнке просто мечтала, так что даже не сильно и устрашилась, когда забеременела. Тем более, что у него как раз умерла жена, и Добриле удалось окрестить нашего сына как рождённого его женою, Терпилой. После чего пропали для меня оба – и любовник, и сын. Я осторожно навожу справки – а моя беглая лада уже клинья подбивает к вдовой невестке Нестора Бориславича….

У Хотена звенело в голове. Значит, не показалось ему, что Добрилов сынок столь походит на белокожую красавицу Несмеяну… Оба дела неимоверно усложнились – или, напротив, упростились?

Глава 8 Пробиваясь к воде

– Христос воскресе, княже! Смертию смерть поправ!

Игорь поднял очумелую от сонного забытья голову. Только по голосу узнал он тысяцкого Рагуила: на лице, чёрном от пыли и крови, одни белки глаз слабо светились. Мелькнула трусливая мысль, что лучше было и совсем не просыпаться. Как вообще сумел он заснуть? Ушибленная через стальной наплечник и кольчугу шуйца болела так, будто и правда отваливалась.

– Воистину воскрес, Рагуиле! – проворчал. – А разве…

– Небо очистилось, а по звёздам видно, что полночь миновала. Пасха, княже, Велик день Христов настал!