По следам призрака

— Тогда не стоит. Еремина я знаю… Ну, а в отношении потерпевшей — еще не появилось каких сведений?

— Пока ничего. Но ребята взялись серьезно. Думаю, что-нибудь раздобудут.

— Хорошо, спасибо. Появятся еще новости — информируй.

— Непременно.

Разговор этот несколько взбодрил меня. Значит, все-таки версия о том, что тело потерпевшей привезено откуда-то и брошено на дороге, в своей сути верна. Но кто она, эта красивая незнакомка? Где и с кем находилась до своего рокового часа? Что это был за автомобиль и кто его владелец? Откуда, наконец, полосы на шубе?

Эти и многие другие вопросы продолжали занижать меня, просто было невозможно отогнать роившиеся в голове мысли. Они зарождались, сменялись другими, переплетались, но одна оставалась жить, не давая покоя ни на минуту: что это, убийство или же несчастный случай?

Прежде чем снова зазвонил телефон, ждать пришлось долго. Я услышал голос эксперта, как всегда, спокойный и беспристрастный:

— Так вот, Нурислам Хадиевич, наши исследования закончены. Можете записать: смерть потерпевшей произошла от отравления угарным газом. Телесных повреждений, имеющих отношение к ее смерти, не обнаружено, но…

Этого «но» я больше всего и боялся. Да и что за привычка у этих экспертов — не выкладывать все сразу! Они словно испытывают терпение следователя, сначала как бы успокаивают его, усыпляют бдительность, а потом в самом конце обязательно преподнесут такое, от чего сразу пересыхает в горле.

— Но, похоже… — он, словно нарочно, медлил с ответом, — похоже, что кто-то посягал на ее честь…

Сразу стало ясно: это преступление… Оставалось лишь поблагодарить эксперта. Я пытался по-новому осмыслить происшедшее, сопоставляя те немногочисленные факты, которыми теперь располагал, но вскоре понял, что пища для размышлений ничтожно мала, и сколь бы я не терзал свой мозг, далеко мне не продвинуться, пока не будет установлена личность погибшей. Я связывался с работниками милиции, наводил справки, допрашивал иногда совершенно отдаленных от событий лиц, но прошло еще два долгих-предолгих дня, прежде чем выяснилось: в одном из конструкторских бюро вот уже три дня не появлялась на работе чертежница Даутова Насима, двадцати пяти лет. Не наведывалась она в эти дни и в общежитие, где проживала с подругой.

Нашли ее знакомых, произвели опознания.

Да, это была она.

Как помнится, главная свидетельница явилась рано утром, когда я еще только устроился за служебным столом.

Судя по всему, ей тоже было не больше двадцати пяти, под стеклами очков светились глаза, полные растерянности и какого-то детского удивления.

— Извините, я, кажется, слишком рано…

Это была первая произнесенная ею фраза, и я сразу же нашел, что голос ее тих, учтив и приятен.

— Ничего, — сказал я, доставая из ящика стола протокол, — утро, говорят, вечера мудренее, а раннее утро, уверяют, еще более… В одежде вам будет неудобно. Прошу! — Я показал на вешалку.

Она оглядела себя, словно убеждаясь в правоте моих слов, улыбнулась неловко и сняла пальто, затем привычным движением поправила свитер, сразу же обтянувший ее тонкую талию, и, не то взволнованно, не то устало вздохнув, села за стол прямо напротив меня.

— Как моя фамилия и как зовут, вы, наверное, уже знаете, — начала она вдруг, удивив меня неожиданной смелостью.

— Верно, — произнес я, склоняясь над протоколом. — Мы еще вчера звонили к вам на работу и обо всем справились. И все же уточнить еще раз ваши анкетные данные нам не помешает.

— Авзалова Гузель Харисовна, — представилась она. — Мне двадцать пять лет. Работаю инженером-конструктором. Там же работала…

Лицо ее исказилось. Она прижала руки к щекам и опустила голову. Плечи слегка затряслись.

— Что с вами? Возьмите себя в руки, пожалуйста, — как можно спокойнее сказал я, понимая причину ее внезапного расстройства. Авзалова уже знала о гибели своей подруги и, видимо, тяжело переживала происшедшее, оставаясь теперь по вечерам в комнате одна, наедине со своими мыслями.

— Извините, — произнесла она тихо, поднимая голову и утирая слезы. — Мне стало как-то не по себе. Я вспомнила…

— Ничего, ничего, — успокоил я ее. — Надо лишь собраться с мыслями, не уступать слабости.

Она кивнула в ответ и, чуть откинувшись на спинку стула, устремила на меня взгляд заплаканных голубых глаз, как бы давая понять, что теперь успокоилась и готова к любому разговору. Я попросил ее рассказать о Даутовой все, что она знает.

— Насима была очень славной, — начала она тихо, неторопливо, как бы рассуждая вслух. — Да, очень славной… Я познакомилась с ней два года назад, когда Насима пришла к нам работать. У нас ее все уважали. Мы жили с ней в одной комнате, вам это, наверное, уже известно. — Она в задумчивости прикусила губу. — Что еще? Насима из деревни, росла и училась в каком-то селе. Говорила мало, но всегда с толком. И, знаете, пожалуй, была даже чуть-чуть скрытной. Но все равно я очень ее любила…

Она поразмышляла про себя, как бы решаясь на что-то, и опять тем же тихим, задумчивым голосом заговорила: