По следам прошлого

Меня едва не передернуло, но ради приличия я не отказалась. Отвернувшись от мужчин к камину, натянула на себя рубашку. Облегченно вздохнула, когда узнала, что во двор к ящеру выходить не будем, а понаблюдаем за ним из окна. Дарок пропустил меня первой, но предупредил, чтобы не заслоняла его.

— Нас он знает и узнает даже в темноте, а ты ему не знакома. Пусть видит меня рядом с тобой и чует наши с тобой запахи.

Тяжелая ладонь лежала у меня на пояснице, согревала через рубашку, нервировала. Прежде чем всмотреться в ночную мглу улицы, я повернула голову и, глядя в ласковые глаза Дарока, прямо сказала:

— Не хочу показаться тебе грубой, но твоя рука на моей спине меня смущает. Я не знаю, что этим жестом ты проявляешь.

— Хочешь наполнить мой жест смыслом? — он улыбнулся шире. — Каким?

Сердце мигом обратилось в твердый уголь. Я провела пальцами по подоконнику, собирая ими каменную крошку и обдумывая, как отшить главаря.

— Эта могла бы быть забота о подопечной или подруге, — медленно произнесла, наблюдая за ночной трапезой дракона. — Такая же забота, как ты проявляешь к своим васовергам. Но ты ведь не кладешь на их поясницы руки?

— Не кладу, — он шумно вздохнул через нос, чуть сводя пальцы, но оставил все, как и было.

Вокруг дракона — тонкого, изящного и гибкого — светилось зеленое облако яда. Он вел концом хвоста — и в воздухе оставался едва заметный след. Хайко и дела не было до того, что творилось в доме. Разместившись на просторном заднем дворе-пустыре, он прижимал лапой туши, с громкими чавканьем и хрустами отрывал от них куски и жрал. Изумрудные глаза иногда сверкали ярче яда и каких-то вкраплений на туловище и сложенных крыльях.

— Думаю, — продолжила я более твердым тоном, вспоминая, как мы с Кейелом стояли под пламенем дракона, — ты не проявляешь заботу о своих васовергах через прикосновения, потому что уважаешь их. Я тоже хочу твоего уважения, Дарок. — Повернула голову, снова находя серые глаза. — Позволь мне его заслужить.

Он не смутился. На лице, изуродованном шрамом, не дрогнул ни один мускул. Однако рука перестала греть кожу.

— Как тебе мой Хайко, Асфи? — спросил Дарок так, словно не пытался только что со мной заигрывать.

— Теперь я понимаю, откуда в твоем голосе гордость, когда ты говоришь о нем, — я тоже стала щедрее на похвалу, а улыбка растянулась самая настоящая, искренняя. — Только ему еще расти и расти.

— Вырастет. Я все для этого сделаю.

Кейел

В первое мгновение я не поверил Ромиару. Он выглядел озадаченным, пока стряхивал капли с тарелки. Хмурился, насухо вытирая ее. Сам попросил Итъял подогреть воду, которая даже не успела остыть, и опять накрыл кружку. Ждал, не отрывая от нее пристального взора и барабаня когтями по столу. Увидев, как тарелка дрогнула, отозвал духов и зажмурился. Он не спешил, позволяя воде остыть. Затем присел перед столом на корточки и двумя руками осторожно поднял тарелку — капли воды собирались на дне, тяжелели и падали.

— Сколько раз я это видел? — задал он вопрос, на который ответ не требовался.

Вера в успех пришла только тогда, когда он попросил меня сесть и поделиться с ним мыслями. Как он выразился, рассказать свою теорию. И я рассказывал. Начал с того же похода в горы с дедом. Объяснил, что замечал повторение жары, холода и даже ветра. Не заметил, как разоткровенничался, позволяя себе без остановки фантазировать о том, что такое Шиллиар. И Ромиар тер виски, когда я говорил, что над нами может быть такой же стеклянный купол. Что земля везде пропитана влагой по-разному. Возле Солнечной есть и озера, и реки, а ветер почему-то часто дует в горы. Он кивал, соглашаясь, что, возможно, там поднявшаяся к небу вода собирается в большем количестве и остывает.

— Об этом нельзя никому говорить, — строго произнес он, сидя напротив и глядя на пол.

Мне об этом можно было не сообщать. Я узнал это правило еще в детстве. Многие мысли, озвученные вслух, приносили только наказание. Когда-то, когда я умел считать только до двадцати, я рискнул подсказать отцу, что можно вести подсчеты слез Шиллиар, сберегая засевы полей от воды. Тогда он выбил мне два зуба. На их месте выросли новые, но я знал, что эти последние — больше не вырастут.

Нас дважды звали ужинать, но Ромиар прогонял слуг и полушепотом допытывал меня обо всем. Я мог в любой момент встать и уйти, но вместо этого сидел и надеялся, что этому шан’ниэрду удастся вытянуть из меня по зернышку абсолютно все, что я с трудом забывал.

— Кейел, я тебе не враг, — громким шепотом заверял он. — Твои односельчане тебя не жалели: они мне многое рассказывали из того, о чем ты сейчас молчишь. Они, видимо, думали, что я сам решу сдать тебя гильдии Справедливости и буду судить за ересь. Теперь я хочу разобраться, где правда, а где сплетни старых идиотов. В одном они только правы: о таких вещах нельзя говорить во всеуслышание. Твои теории могут разделить существ, а это приведет к войне.

— Тогда как быть? — Я нахмурился.