Родители Кейела еще в той жизни раздражали меня, но я думала, что в этой они, наконец-то, получили того ребенка, о котором мечтали. Он ведь уже не Вольный. Однако в деревне меня не раз настораживали слухи. Как можно позволять обижать любимого сына? Едва ли не калечить его… Егора тоже в начальных классах пытались задирать — так ерунда: поломанный карандаш, обидные слова и спрятанные тетрадки. От моей опеки брат отмахивался, и его стыд я понимала. Именно поэтому в школу сразу после первой шишки на лбу Егорки, поставленной якобы случайно дверью, заявился папа и устроил там грандиозный скандал.
— Рассказывай, — потребовала я.
И все-таки сдвинулась с места, налила себе в бокал воду и подошла к окну, выглядывая Кейела. Камень стал легче и в кои-то веки застучал. Но во дворе парня не оказалось, и булыжник снова притворился мертвым. Куда подевался этот простак? Где он? Где?
— В Солнечной я кое-что разузнал о Кейеле, — произнес Роми, шурша за моей спиной свитками и хлопая полками, — пока ты от него шарахалась. Он был любопытен мне не только, как рычаг давления на тебя, но и с исследовательской точки зрения, поэтому моя идея нравилась мне со всех сторон. Вот только я надеялся, что он увяжется раньше, чем мы уйдем из Заводи. А потом одним рассветом я проснулся — тебя нет. Немного позже, другим рассветом, мне принесли Кейела. Он был без сознания, весь горел и бредил. Елрех водила к нему каких-то алхимиков и целителей, поэтому оклемался он скоро. Я не мог выставить его за порог сразу же, да и не планировал, ведь не знал, дождусь тебя или нет. И с Кейелом хоть не скучно. А потом я разговорил его, и от того, что он рассказывал мне, у меня до сих пор хвост сжимается и твердеет.
Вскинув брови, я обернулась к Роми. Он постучал стопкой бумаг по столу, выравнивая ее, затем положил в полку стола и приглашающим жестом указал на диван. Я не стала отказываться.
— Так ты голодна? — проявил вежливую заботу.
— Нет, переходи к сути.
О голоде, который давал о себе знать на улицах города, я позабыла при встрече с Кейелом. При встрече с ним многое вылетело из головы. Например, я даже не поинтересовалась, как дела Елрех.
Погладив бархатную обивку дивана кремового цвета, глотнула воды и закрыла глаза. Кто говорил, что вода безвкусная? Катая ее на языке и наслаждаясь вкусом, я слушала вкрадчивый голос Роми.
— В деревне нам только и говорили о скверных мыслях Кейела. Думаю, что жители Солнечной всем об этом рассказывают, чтобы хоть кто-то избавил их от позорного парня.
— Не думала, что он им чем-то мешает, — призналась я, открывая глаза. — В моем мире сильные дети тоже обижают слабых детей. Не научи их хорошим манерам и дай им дурака, они слетятся в стаю и начнут его лупить. Да и взрослые вмешиваются не всегда.
Ромиар облокотился на стол и с хмурым взором покачал головой.
— Асфи, все намного сложнее, чем опасные игры детей, в которых нас тогда убеждали. Все настолько сложно, что даже Кейелу проще заслониться от ненависти самообманом и жить в иллюзиях о том, что он нужен хоть кому-то.
Это он о ком? О Лери?
Окончательно заинтересовавшись, я кивнула и стала внутренне собирать силы. Если бы только знала, сколько их понадобится, то предварительно озаботилась бы успокаивающим зельем.
Ромиар рассказывал все, чем поделился с ним Кейел. И чем больше я слушала, тем невыносимее становилось молчание. Шок гасил злость, но ненависть возрождала ее — и так по кругу. Мне казалось, я уже повидала многое. Что еще может не уложиться в моей голове?
Для современной Земли мысли Кейела показались бы смешными, нелепыми. Для жителей деревни Солнечная они стали ударом по восприятию мира. В итоге наступил момент, когда они все-таки рискнули вместе ударить пугающего мальчика в ответ.
— Запомни вот что, — попросил Роми, царапая коготком основание рога, — родители всегда запирали его в кладовой за провинность, но никогда не забывали покормить и дать воды. А в тот раз забыли. — Прикрыл желтые глаза. Я отставила бокал, опасаясь разбить его при очередной волне злости. Духи отдали им сына на воспитание, я самолично вернула его им, а неблагодарные люди не приняли наш общий дар. Обманули. — Асфи, позже он узнал причину — в его матери зародилась новая жизнь, и они с отцом извинились. Так и сказали, что позабылись от счастья. Но это случилось несколькими периодами позже, чем он пережил весь этот кошмар. И судя по его рассказам, он, если и связывал эти события, старался от них отстраниться. Ему нужно хоть кому-то доверять, хоть кому-то быть нужным, иначе…
…иначе смерть становится привлекательнее жизни. Это ясно любому живому существу. Это понятно мне теперь, как никогда прежде, несмотря на то, что Елрех, да и кажется, Роми, приняли меня. Даже взрослому тяжело жить ненужным, так каково же было ребенку?