По следам прошлого

Из-за нелюбви к виксартке дети всегда держали ее под присмотром, поэтому Лери отметила отсутствие знахарки на вечернем собрании у костра. Потянув еще день и поучаствовав в очередной дневной вылазке, посвященной «исцелению» Кейела от скверны, она все-таки рискнула пойти в мрачный дом страшной знахарки. И виксартка потребовала от нее все детали: куда течение выбросило мальчика, как далеко от деревни и сколько рассветов они занимаются «исцелением» друга.

— Понимаешь, откуда у него доверие к Лери? Она ему тогда жизнь спасла. Будь она трусливее, то не рассказала бы знахарке, где мальчишка умирает и какую участь ему запланировала детвора.

Отвечать не хотелось. Не хотелось даже двигаться.

Страшно. Страшно, что такое может случиться с каждым. Что просить помощи в такой ситуации не у кого. Что даже дети, впитав пример жестокости взрослых, могут бездумно пойти на такое.

В тот же день виксартка отправилась за рогозом, а к закату приволокла к себе полумертвого Кейела. Как оказалось, с ним поступили почти так же, как поступали в средние века земляне с «ведьмами», только, к счастью, обошлись без камня на шее: «если скверна вся вышла, то духи смогут удержать очищенного мальчика на воде» — рассуждали старики. А затем бессознательного мальчика за руки и за ноги выбросили в реку. Родной отец… Из-за непочтения к Шиллиар?

Я зажмурилась и потерла виски. Ромиар не собирался щадить меня:

— Не знаю, какие духи ей благоволят, но она душу в его тело вернула.

Позже Кейел день за днем, вместо доброго утра и доброй ночи, слушал от виксартки и о том злополучном вечере, и том, с каким трудом она возвращала в него жизнь. Я лично знаю, какой может быть надоедливой эта клыкастая старуха. От нее даже мне не удавалось спрятаться и отмахнуться.

Знахарка без конца и края упрекала его и за бестолковый ум, и за то, что он не умеет держать скверный язык за зубами, но при этом буквально оживляла его. И он, будучи шокированным ребенком, неосознанно улавливал намеки. А позже, исцеляясь у нее, учился молчать и держаться от всего в стороне.

Сам Кейел о том вечере помнил мало — лишь начало, — но после него долго мучился кошмарами. Еще дольше не мог ходить, а после еды и лекарств терпел острую боль в животе. Знахарка часто спускала ему кровь, поила его ядами и странными отварами, мыла в них же, и он терпел все. Он держался за жизнь так, словно ничего больше у него не осталось. Только сама жизнь.

И Лери… О Лери он спрашивал часто. Волновался, не узнал ли кто из детей, что это она направила знахарку к нему, и ждал ее. Она не приходила, но, пробегая с другими детьми мимо старого дома, всегда громко смеялась и что-нибудь выкрикивала друзьям, таким нехитрым образом сообщая другу, что с ней все хорошо. О том, что творилось все это время вне дома, Кейел не знал. Неразговорчивая знахарка всякий раз обрывала его вопросы, строго повторяя: что с таким скверным умом ему надо подчиняться, а не спрашивать. И он слушал ее. У нее он научился выживать с помощью молчания. И успел как раз вовремя.

В один из бесконечных солнечных дней входные двери затряслись от ударов. Но в дом единственной знахарки, творящей настоящие чудеса, жители вломиться дальше порога не посмели.

Кейел от страха забился под мешки с опилками и слушал скандал. Его мать потеряла жизнь в себе. В Солнечной все были убеждены, что это из-за скверного мальчика. Что он проклят, и это он стал настоящей напастью для несчастной семьи и всей деревни. Знахарка ругалась, угрожала духами, а затем долго убеждала всех, что проблема не в ребенке, а в настоях, которые пила беременная. Она точно припоминала всякий раз, когда предупреждала нерадивую мать о том, что только умеренные дозы укрепляют, а большие — разрушают. И жителям пришлось поверить и отступить.

— А потом они потребовали его обратно. — Ромиар улыбался, но в его улыбке не было ничего хорошего. — Виксартка уже не носила его на руках, не подмывала его и не убирала за ним кровать, но ходил он плохо. Пользовался веревками, которые она ему протянула по всему дому и двору. Он держался за них и так учился заново ходить. И соседи знахарки стали замечать, что мальчик изменился: молчаливый, вежливый, хороший — прямо не узнать. Все обрадовались — мол, скверна из него вышла. Со временем, правда, выяснилось, что не вся, но причуды были редкими, да и проявлялись по мелочам.

— Например? — спросила я, укладывая тяжелый затылок на мягкую обивку.

Ромиар фыркнул.

— Не поверишь: он избегал своих спасителей! И даже на простые вопросы мог не знать ответов. Другими словами, стал дураком.

— Мм… — протянула я, растягивая улыбку.

Может, устроить Хайко несколько торжественных ужинов на берегу полноводной реки?

— Ты меня хотя бы слышала? — Роми налег на стол, стиснул кулаки и нахмурился.

Лучше бы не слышала… Я потерла глаза и покачала головой. Его злость меня не тронула; и без нее паршиво было.

— От меня ты теперь что хочешь?

— От тебя? — удивленно переспросил он. — Ты говоришь, чтобы я отправил его обратно. Ты понимаешь, как он опозорил семью?

Он — их?..