По следам прошлого

Я несу смерть? Или она обещана мне?

А топорик тяжелел. Шатался сильнее, будто норовил выскользнуть.

Красивый… Почему я раньше этого не замечала? С узорами по отполированному топорищу, с крепко намотанной кожей. Лезвие наточено до блеска, ухожено так, будто топором не пользуются ежедневно, а вывешивают для антуража дома.

«Прочь, про-о-очь» — провыл ветер.

Я остановилась. Запрокинула одну руку, повисая ею на веревке сгибом локтя, и вытерла мокрое лицо. Слизала соленый пот с губ и скривилась. Попыталась дотянуться до флакона под рубашкой, обновить мазь, но руки задрожали, сапог соскользнул со второго сапога, нога сорвалась. Я вцепилась обеими руками в веревку, удержалась с трудом.

«Сме-ерть, сме-ерть, сме-ерть» — обещал ветер, не переставая раскачивать меня.

Веревка тряслась, ходила ходуном, несмотря на все чары, вложенные в нее. Подтянувшись на ней, я до скрипа сжала ее в кулаках и закрыла глаза. На сморщенном лбу защипала царапина. И откуда только взялась?

Позволив себе несколько секунд бездействия, я удобнее перехватила веревку ногами и поползла дальше. Сравнивать пройденный путь и предстоящий не хотелось, ведь все равно пришлось бы двигаться вперед. Ради Елрех ли с Роми? Возможно, ради себя. Ради собственной жизни в Фадрагосе, ради эгоистичного желания уничтожить чувство одиночества. Знать столько тайн и не иметь возможности поделиться ими — то еще испытание. Но глупее всего и навязчивее была обида, что даже если меня выслушают и услышат, все равно не сумеют всецело разделить прожитые эмоции. Например, даже Елрех не поймет, как мне не хочется возвращать Кейелу его топор. До такой степени не хочется, что возникают образы перед глазами, как я перерезаю чертову веревку кинжалом. Прямо сейчас.

Не перережу. И топор верну.

Остров незаметно вырос в черную громадину с острыми скалами вдали. Когда-то мы с Феррари осторожно облетали их, а затем девочка мягко опустилась со мной на твердую, ровную почву. Теперь же я упустила границу лавы и камня. Пепел стелился подо мной ворохом, кружил вокруг, лез в глаза, прилипал к ресницам и лицу. Трещины внизу алели огнем и чернели углем. Голова болела и кружилась, в носу свербело, кашель душил, глаза застилали слезы. Хотелось вдохнуть полной грудью, но приходилось лишь прятать нос в тонкую косынку. Вот только я не была уверена, что она хоть сколько-нибудь помогала. Руки болели. Штанины сбились в складки и при каждом движении щипали кожу.

Надо было разуться. Наверное, глупо настолько бояться, что в походе кто-то узнает, что я Вестница. Глупо настолько бояться, чтобы усложнять себе путь и рисковать собой.

Сквозь пелену слез пробился свет ведьмовского указателя. Прыгать вниз, не видя под собой ничего, я не рискнула. Добралась до купола над священным кольцом, открепила ремни, и ухватилась за него. Задержав дыхание, стала аккуратно спускаться. Как только ступила на твердую почву, откупорила флакон и щедро вывалила мазь на пальцы в перчатках. Спустя несколько секунд начала отступать головная боль, а дышать стало гораздо легче.

Не тратя времени, я вытерла слезы, юркнула под купол и разглядела горку из камней. Встав на колено, быстро разгребла ее и без труда выкопала из сухой почвы сундучок. Ксанджи по шепоту отозвались незамедлительно, раскалили замок, и топор расколол его с первого удара. Замок отскочил и затерялся в серой насыпи. Не рассматривая содержимое сундука, я вытащила подушечку. Разорвала и вытряхнула, превращая в сумочку. Все, как в прошлый раз.

Кроме спуска и подъема…

С подъемом оказалось труднее. Мышцы за короткие минуты перерыва успели расслабиться, заныли, загудели. Я старалась стискивать сияющий минерал крепко, но пальцы словно не слушались и отказывались сжиматься. Слабость в руках пугала. Забравшись на самый верх, я попыталась рассмотреть уступ, на котором остались ребята, но сияние кольца, дым и пепел превращали все в паре метров от меня в непроглядную тьму. Я переползла на веревку и, повиснув на ней, закрыла глаза. Вдохнула глубже, пока позволяла мазь, и поползла вверх.

Ветер вновь доносил угрозы из ущелий. Перевязанный топорик давил на живот и грудь, а возле сердца натирал мешочек с ключом. Стоил он таких усилий? Все затеянное имело смысл ровно до того момента, пока Кейел не оказался чужим человеком, а сейчас все движется по глупой инерции и из-за обещаний исследователю.