По следам старых грехов

Вот ответьте, люди: почему этот гражданин или господин, как вам будет угодно, во всех остальных случаях служебных выездов или вылетов селился в четырехзвездочных отелях? И только в пяти случаях из двадцати одного он предпочел привычный комфорт придорожным ночлежкам, почему?

Ответ у Игнатова был готов давно. Он считал Ардина подозреваемым. Тот причастен к убийствам! И пять ночей, что он провел в сомнительных мотелях, тому подтверждение. Жаль, что это не пройдет в суде как доказательство. Очень жаль!

— Ваш картофель с гуляшом.

На стол упала пластиковая тарелка с едой. Официантка тут же испарилась. Даже не пробуя, Игнатов понял, что картофель из пластикового стаканчика, заваренный кипятком. А гуляш — тушенка из банки. Да, была еще ложка соуса, которую даже не потрудились как следует размешать.

Повозив пластиковой вилкой по тарелке, он швырнул деньги на стол и вышел из кафе.

— Чего, мент, не устраивает тебя наша жратва, да? — раздался скрипучий женский голос откуда-то слева.

Игнатов обернулся.

В узком проулке между зданием кафе и гостиницей стояла дворничиха с двумя полиэтиленовыми черными мешками, туго набитыми мусором. Морщинистое лицо, загоревшее до черноты от работы на воздухе. Мешковатая роба с ярким оранжевым жилетом. Сгорбленная тощая фигурка.

— Как же вы такую тяжесть таскаете? — шагнул он к ней и протянул руку. — Давайте помогу, что ли.

— Не надо. — Она выступила вперед, оставляя мешки за собой. — Ты — такой сердобольный — мне сейчас поможешь, а меня тут же выгонят. Не положено помощь принимать со стороны. Устроилась работать — работай. Не справляешься — до свидания. У вас тоже небось так же.

— Так же. Как и везде, — не стал он протестовать. И кивком указал на вход в кафе. — А жратва здесь действительно так себе. Что это за гуляш с картошкой! Это же…

— А как ты хотел? Тут тебе не ресторан. Ресторан дальше по трассе. Там дорого-богато-вкусно. А тут иное все. Но мужики едят, и ничего. Когда семьсот верст в одни руки за баранкой пропилишь, кусок хлеба за пряник. А ты набалованный, смотрю.

— Да не особо, — вспомнил он свои холостяцкие завтраки. — По утрам тоже хлебом горелым давлюсь иной раз.

— Развелся, — кивнула она, догадываясь. — Вы все так: имеете — не цените, потерявши — плачете.

— Да вроде ценил. А она все равно меня бросила. За границу с любовником умотала. Там за него замуж вышла, — зачем-то откровенничал он с дворничихой. — А я вот как-то так…

— Так ты небось как пес гончий, все в работе! — возмутилась неожиданно дворничиха. — Бабе, ей внимание нужно. А ты… Смотрю, к нам второй раз за два дня заехал. Вот и как тебя любить-то? Если ты то расследуешь, то догоняешь. А ей дома сидеть, ждать, когда ты на пенсию выйдешь? Э-эх, мужики!

Она отвернулась, схватила мешки с мусором за верхние углы и потащила к контейнерам. Там лихо опрокинула их содержимое. Встряхнула мешки, свернула и пошла обратно.

— Все экономят, мать их… — тихо ворчала она, проходя мимо Игнатова. — Мешки одноразовые по сто раз вытряхаю. Миллионеры, мать их…

— Постойте, — зачем-то окликнул он ее и полез за телефоном. — Не посмотрите? Вот этого гражданина тут не видели? Было это три месяца назад, конечно. Девушки на ресепшене мне ничем не помогли. А он тут точно останавливался.

— Если говорят, что останавливался, значит, так и есть. Документы они строго ведут. У хозяина не забалуешь.

— А как проверишь, если камер нет? — усомнился Игнатов, протягивая ей телефон с открытой в галерее фотографией Ардина. — Можно и левачка сбить мимо кассы. Разве нет?

— Разве нет. Что она, камера? Ее и обмануть можно. Лучше любой камеры уши и глаза. — Она широко улыбнулась, обнажая на редкость хорошие зубы. — Осведомители всегда в почете. Разве у вас не так? Не будь у вас стукачей, хрен бы вы что-то раскрыли. Разве нет?

Он кивнул, подумав, и снова попросил всмотреться в фото.

— А что он натворил-то? — не отрывала она взгляда от Ардина на фото.

— Просто у него алиби, которым он мне в нос тычет. А я не верю. Сомнения гложут. Думаю, что он мог здесь зарегистрироваться, ночью в Москву съездить, а к утру вернуться.

— А в Москве что он делал? — Она вернула ему телефон, отрицательно качнув головой. — Не помню его. Видимо, очень хорошо шифровался. На глаза не попадался особо.

— В Москве он, предположительно, убил человека и зарыл его на соседнем со своим участке, — нехотя рассказал Игнатов.

— Сомнительно, — покачала головой дворничиха. — Весьма сомнительно. Конечно, если бы он отсюда в семь вечера стартанул и пошел с хорошей скоростью, то к утру успел бы вернуться. Но чтобы все проделать, о чем ты говоришь… Ты когда-нибудь яму копал, мент? Вряд ли… Спроси у могильщиков, которые втроем работают вручную. Они тебе скажут, что часа три-четыре, никак не меньше, уходит. Не там ищешь, сто пудов.

— Тогда что он тут делал? — возмутился Игнатов, обращая вопрос ко входу в придорожное кафе, на которое без слез невозможно было взглянуть с его обшарпанными ступенями и покосившейся ржавой вывеской. — Такой «белый воротничок», ниже «четверки» никогда и нигде не селился, а тут вдруг сюда заехал! Зачем?