По следам Ван Гога. Записки 1949 года

«Я восемь лет тому назад, — рыдает итальянка, — сыграла три свадьбы за один год, это стоило больших денег — пять тысяч, женила двух сыновей и выдала замуж старшую дочь, ей сейчас 28 лет, у неё родились две девочки 7½ лет и 5». Отец их был убит на европейском фронте. Три месяца тому назад тело его привезли домой в Америку и похоронили с почестями, это хорошо; но на детей Терез получает на старшую 18 долларов в месяц, на маленькую — 15; этого хватает им только на молоко, а где взять башмаки, одёжу и всё необходимое? Терез имеет страховку в 10 тысяч; она с детьми жила с нами в нашей квартире, утром детки бегут на мою кровать и так просят: «Бабушка, дорогая, вставай, приготовь нам тост, дай молока, яичницу, мама спит». «И я должна встать, — продолжая плакать, говорит итальянка, — и опять заботиться, а это значит растить новую мою семью, но мне 59 лет и сил я не имею. Майк болен астмой, нашу торговлю фруктами во Флошинге^{15} забрал старший сын. Мы прожили в Америке 39 лет на одном месте, я с невестками жить не умею, им всё мало, они устроены при моих детях, их мужья зарабатывают только 50 дол. в неделю, а эта телеграмма, зачем они её послали сюда на пароход? — „Дорогие мама и папа, вернитесь обратно, в Америке для вас хватит места, дети-внучки серьёзно заболели, не распаковывайте сундуков, с этим же пароходом обратно“. Терез и Анна, они забоялись быть в жизни без меня и Майка, Анне 21 год, она ещё не вышла замуж, Анна рисует моды для Гимпель^{16}, всегда спешит, 75–100 долларов в неделю, но работает только 5 месяцев в году. Всё лицо Анны в экземе и волдырях, я была с нею у лучших докторов-специалистов по кожным болезням и всегда один ответ: от нервов».

Маруся сидит теперь совсем близко около плачущей, три другие итальянки ушли, и тихо, как усталому ребёнку, говорит:

— Мама, перестань плакать, посмотри, какой голубой океан, солнце, дети, так далеко ты от них, думай теперь только о себе и Майке, я тоже имею двух сыновей, их жён и М. С., а вот еду отдыхать и писать книгу.

— Зубы, Маруся, у тебя натуральные? — спрашивает итальянка, — мои все вырваны, а искусственные не могу носить, точно коробок держу во рту; зубы — вот тут они, в моём ридикюле.

И плачущая вытирает свои красивые, тёмного винограда глаза фуляровым платком.

— Перестань плакать, мама, — говорит опять Маруся ласково, — отдыхай…

— Я, я всю мою жизнь плачу, — закрывая руками лицо, вздыхает итальянка…

— А теперь не плачь, дети наши выросли и сумеют жить без тебя и меня счастливо, — задумчиво произносит Маруся.

Звонит гонг на обед, 6½ вечера, часы опять переведутся на 40 минут назад^{17}. Ветер, качает.

25 сентября 1949 года

Первый рисунок папа сделал пером с женщины, занятой жёлтым саквояжем, с ним она не расстаётся и ночью, он у неё под головой. Что у итальянки в этом саквояже, никто не узнает; её муж Тони — страстный игрок в карты, сейчас за столом его 6 человек, включая одного, щека которого вся занята огромными наростами, напоминающими куски кровавого мяса, его компаньоны не обращают на этот ужас никакого внимания, но наши нервы слабее, и когда этот, одетый в свитер и чёрные штаны итальянец с коротко остриженными волосами появляется где-либо около нас, мы избегаем вида этой ужасной, видимо, неизлечимой болезни.

Женщина с жёлтым саквояжем сидит на красном плюшевом диване в гостиной и точно спит, но на самом деле глаза её прикованы к лицу её Тони в страхе за возможность большого проигрыша.

Д. Бурлюк. Набросок из блокнота. 1950-е. Карандаш

— Что ты не пойдёшь и не остановишь своего Тони? — говорит ей Маруся, — вы работали вместе всю жизнь тяжко, он проигрывает твои деньги…

— А, моя дорогая, скандал, скандал, надоел уже; мне 60 лет, в Чикаго прожили 20 лет, в Нью-Йорке на 10-й авеню и 38-й улице имели лавку сигар и конфет, сыну нашему 18 лет, он рождён кесаревым сечением, в хай-школе проучился две зимы и больше не захотел, это он решил уехать навсегда в Италию, к бабушке, моей матери.

Ей 85 лет, она хорошо видит, слышит, и работает. Едем на юг Италии, в Бодэ [sic!], там жизнь будет легче, одна-две комнаты, не надо убирать, так много стирать. Бодэ на берегу Адриатического моря. Вся компания итальянцев высадится на последней остановке нашего корабля в Неаполе.

28 сентября 1949 года

Мария Forli — портниха модельных платьев, она в Америке была гостем год, ей всё нравится в стране янки, говорит по-английски, умные глаза внимательны: «нет, нет, я не устала, и позировать приятно, зная, что лицо моё останется на бумаге».

Девушка с глазами моря. Она плывёт с матерью в Африку, в Касабланку. Волосы её и на рисунке растрёпаны. Девушка родом из Саскачевана — Канады.

Как-то утром Маруся видела её в умывальной комнате, в нижнем белье, тело её, преждевременно увядшее, лишено привлекательности.

Пишите. Love wishes. Pa, ma Burliuk[8]

Рукопись М. Бурлюк. Первая страница третьего письма

III письмо книги