По следам знакомых героев

— Разбирая наш архив, я наткнулся на замечательное письмо! Мне кажется, оно может стать поводом для увлекательнейшего расследования.

— Чудесно! — воскликнул Холмс.

— Одна юная леди, читая стихотворение Пушкина «К морю», обратила внимание на следующие строки: «Другой от нас умчался гений, Другой властитель наших дум».

— Ну да. И что же?

— Она спрашивает: кто он, этот другой гений?

— Я понял вас, Уотсон. Вы хотите, чтобы я с помощью моего прославленного дедуктивного метода установил, кто этот таинственный незнакомец. Что ж… За дело! — Холмс потер руки, словно предвкушая наслаждение, которое наверняка доставит ему предстоящая работа. — Впрочем, простите, друг мой, я забыл. Ведь вы, кажется, говорили о двух сюрпризах?

Уотсон смущенно потупился.

— Мой второй сюрприз, милый Холмс, — решился он наконец признаться, — заключается в том, что значительная часть предстоящей нам работы уже выполнена.

— В самом деле? — самолюбиво вскинулся Холмс. — И кто же ее проделал?

Уотсон скромно наклонил голову:

— Ваш покорный слуга.

— Браво, Уотсон, браво! — одобрительно кивнул Холмс. — Я всегда говорил, что у вас есть способности. Итак, вы уже установили, кто был этот гений, о котором говорил Пушкин?

— Нне совсем… Но я уже близок к этому… Во всяком случае, я уже предпринял кое-какие шаги. Вы же сами учили меня, что главное в таких делах — правильно начать.

— Прекрасно. Итак, с чего же вы начали?

— Сперва я постарался как следует вчитаться в текст стихотворения Пушкина «К морю».

— Резонно… Дальше?

— Затем я попытался выделить из этого текста те места, в которых может содержаться хоть какой-нибудь намек на разгадку тайны… Если позволите, я вам их прочту.

— Разумеется! Я весь — внимание!

Достав книгу, Уотсон без труда отыскал нужное стихотворение: оно заранее было у него заложено специальной закладкой.

— Начало стихотворения я, пожалуй, читать не буду, — предупредил он. — Оно к интересующему нас вопросу отношения не имеет. Поэт жалуется, что ему по каким-то личным причинам, к сожалению, не удалось отправиться в далекое морское путешествие, о котором он, по-видимому, давно мечтал. Затем он говорит, что если бы ему довелось в такое путешествие отправиться, в безбрежной морской пустыне его поразил бы лишь один предмет.

— Что же это за предмет?

— Вот на это обстоятельство я как раз и хотел обратить ваше внимание, — ответил Уотсон.

Приблизив к глазам раскрытый томик Пушкина, он начал читать стихотворение вслух. Читал он медленно, подчеркнуто сухо, прозаично, как сугубо деловой текст:

«Один предмет в твоей пустыне
Мою бы душу поразил.
Одна скала, гробница славы…
Там погружались в хладный сон
Воспоминанья величавы:
Там угасал Наполеон.
Там он почил среди мучений,
И вслед за ним, как бури шум,
Другой от нас умчался гений,
Другой властитель наших дум.
Исчез, оплаканный свободой,
Оставя миру свой венец.
Шуми, взволнуйся непогодой:
Он был, о море, твой певец.
Твой образ был на нем означен,
Он духом создан был твоим:
Как ты, могущ, глубок и мрачен,
Как ты, ничем не укротим…»

— Превосходно, Уотсон! — сказал Холмс. — Из вас мог бы выйти недурной чтец-декламатор.

Тон этой реплики был невозмутимо серьезен. Но Уотсон слишком хорошо знал своего друга, чтобы не расслышать в ней утонченной иронии.

— Да, я не артист, — обиженно сказал он. — Это правда. Но ведь и цель моя была отнюдь не артистическая. Я хотел лишь одного: извлечь из текста этого стихотворения как можно больше реальной информации.

— Понимаю, — кивнул Холмс. — И много вы из него извлекли?

— Мне кажется, немало. Во-первых, я разгадал, что это за скала, которую Пушкин называет «гробницей славы». Вне всяких сомнений, он имеет в виду остров Святой Елены, где умер император Наполеон.

— Браво, Уотсон! Эта ваша догадка безусловно верна.

— Очень важен так же, как мне кажется, установленный мною факт, что первым гением, первым властителем своих дум Пушкин называет Наполеона. Это наводит на мысль, что тот, кого он называет вторым гением, должен быть под стать первому…

— Неглупо, неглупо… Пока вы рассуждаете весьма здраво.

На этот раз даже изощренный слух Уотсона не расслышал в реплике Холмса и тени насмешки.

— Мне пришло в голову, — продолжал ободренный Уотсон, — что этот второй гений, как и Наполеон, тоже коронованная особа. А иначе что могли бы означать слова: «Оставя миру свой венец»? Под венцом обычно подразумевается корона…

— Гм…

— Однако, поразмыслив, я решил от этой идеи отказаться.

— И правильно сделали.

— В конце концов, подумал я, говоря о венце, поэт мог мыслить метафорически…

— Вот именно!