По следам знакомых героев

— Он мог иметь в виду отнюдь не коронованную особу, а просто человека, который был так же знаменит, так же славен в своей области, как Наполеон в своей.

— Уотсон, вы просто молодчина!

— Рассуждаем дальше, — продолжал Уотсон, осчастливленный похвалой учителя. — Об этом таинственном незнакомце Пушкин говорит, что он был создан духом моря и что образ моря был на нем означен. Это значит, что речь идет о человеке, который всем образом своей жизни был связан с морской стихией. Этот намек дал мне основание предположить, что речь идет о каком-либо великом флотоводце. Ну а кого из флотоводцев можно поставить рядом с Наполеоном? Только одного: нашего замечательного соотечественника, адмирала Нельсона. Наполеон побеждал на суше, Нельсон — на море. И не зря поэт поставил этих двух великих людей рядом!

— Уотсон, позвольте от души вас поздравить!

Холмс не поленился встать с кресла, крепко стиснул руку Уотсона и торжественно ее потряс.

— Наконец-то я слышу от вас доброе слово, — растроганно промолвил Уотсон.

— Ваша догадка не лишена логики и здравого смысла. При этом, не скрою, она весьма остроумна, — говорил Холмс, не отпуская руку Уотсона и продолжая изо всех сил трясти ее.

Уотсон совсем расчувствовался. Холмсу даже показалось, что в глазах у него сверкнула скупая мужская слеза.

— Спасибо, милый Холмс, спасибо! — растроганно бормотал он. — Я всего только ваш ученик. И единственная моя цель — быть достойным учеником такого великого учителя.

— Однако при всех неоспоримых достоинствах вашей ослепительной догадки, — сказал Холмс, выпустив наконец руку Уотсона из своих железных пальцев, — у нее есть один крошечный, малюсенький недостаток.

— ???

— Она неверна.

Уотсон был сражен наповал.

— То есть как — неверна?!

— А вот так. Абсолютно, совершенно неверна, — невозмутимо подтвердил Холмс. — Вспомните. В стихотворении Пушкина сказано, что этот другой гений умчался «вслед за ним», то есть за Наполеоном. Говоря презренной прозой, это значит, что он умер вскоре после Наполеона. А адмирал Нельсон погиб в 1805 году, то есть шестнадцатью годами раньше Наполеона.

— В самом деле! — обескураженно пробормотал Уотсон.

Железная логика великого сыщика была, как всегда, неопровержима.

— Затем, — продолжал Холмс, — в стихотворении Пушкина об этом человеке сказано: «Исчез, оплаканный свободой». Из этого легко можно сделать вывод, что он был борцом за свободу, противником тирании и деспотизма.

— Смотрите-ка! А мне это даже в голову не пришло!

— И наконец, о нем там прямо говорится: «Он был, о море, твой певец!» Из чего, мне думается, мы с вами вправе заключить, что этот таинственный незнакомец был поэтом.

На этот раз Уотсон схватил руку Холмса и стал изо всех сил трясти ее.

— Дорогой мой друг! — восклицал он при этом. — Простите мою дерзкую самонадеянность! Я только теперь вижу, как бесконечно далеко мне до вас! Вы так легко, изящно, так просто разгадали загадку, над которой я бился целый день…

— Разгадал, вы говорите? — оборвал его Холмс. — О, нет! До этого еще далеко. К сожалению, информации у нас пока еще чрезвычайно мало.

— Как? Все еще мало?

— До крайности мало. Другой гений, о котором говорит Пушкин, по-видимому, был поэтом. Но мало ли поэтов на свете? Он, судя по всему, любил свободу. Но много ли сыщется на свете поэтов, которые не любили ее? Он воспевал море. Но где вы найдете поэта, который не воспевал бы эту свободную стихию? Нет, Уотсон! Покуда мы с вами продвинулись, увы, не слишком далеко.

И тут Уотсона осенило. Положительно, он был сегодня в ударе.

— У меня есть предложение, — сказал он

— Предложение? Какое? — с любопытством взглянул на друга Холмс.

— Если поэт не пожелал назвать имя этого таинственного гения, значит, он считал, что называть его не обязательно, — осторожно начал Уотсон. Поскольку Холмс не спешил прерывать его, он продолжал все смелее и увереннее. — Иными словами, Пушкин явно рассчитывал на то, что его читатели легко сами догадаются, кого именно он имел в виду. Кроме того, не вы ли всегда уверяли меня, что во всякого рода затруднительных случаях следует в первую очередь обращаться за разъяснениями к современникам поэта. Вот я и подумал…

— Уотсон! — воскликнул Холмс. — Ей-богу, я не зря так хвалил вас!.. К кому же из современников Пушкина вы предлагаете нам отправиться?

— Я вспомнил тех двух милых дам, которых вывел Гоголь в своей комедии «Ревизор». Помните? Мать и дочь, которые все время так очаровательно пикируются друг с другом.

Холмс изо всех сил пытался скрыть свое изумление, но ему это не удалось.

— Однако! — воскликнул он. — Почему вы остановили свой выбор именно на них?

— Вы же знаете, Холмс, — застенчиво улыбнулся Уотсон, — я не знаток русской литературы. Так что особенно выбирать мне не приходилось. Вот я и подумал: в конце концов, не все ли равно к кому? Лишь бы они жили в одно время с Пушкиным…

— Ну что ж, — задумчиво сказал Холмс. — Может быть… Может быть, эта ваша идея не так уж и плоха…

Подойдя к пульту, он уверенно набрал код «Ревизора» и нажал кнопку.