По следам знакомых героев

— При чем тут черновики? — искренне возмутился Уотсон. — Ведь черновики — это то, от чего автор отказался, не так ли?

— Черновики, — назидательно заметил Холмс, — крайне важны для каждого, кто стремится глубже проникнуть в замысел автора. Позвольте, я вам прочту, как Пушкин сперва характеризовал отца своей любимой героини.

Достав с полки том полного собрания сочинений Пушкина, Холмс полистал его и, найдя нужное место, прочел:

«Супруг — он звался Дмитрий Ларин, —
Невежда, толстый хлебосол,
Был настоящий русский барин…»

— Разница не так уж велика, — пожал плечами Уотсон. — Разве что слово «невежда» тут есть, вот и все.

— А вы дальше, дальше прочтите! — сказал Холмс, протягивая книгу Уотсону. — Вот отсюда… Ну?.. Видите? Тут прямо сказано, что он был…

«…довольно скуп,
Отменно добр и очень глуп», —

прочел Уотсон.

— А спустя несколько строк, — продолжал Холмс, — коротко охарактеризовав супругу этого простого и доброго русского барина, Пушкин так дорисовывает его портрет.

Взяв из рук Уотсона книгу, Холмс прочел:

«Но он любил ее сердечно,
В ее затеи не входил,
Во всем ей веровал беспечно,
А сам в халате ел и пил.
И тихо жизнь его катилась —
Под вечер у него сходилась
Соседей милая семья:
Исправник, поп и попадья —
И потужить, и позлословить,
И посмеяться кой о чем.
Проходит время между тем —
Прикажут Ольге чай готовить.
Потом — прощайте — спать пора.
И гости едут со двора».

— Нда-а, — протянул Уотсон.

— Ну как? Убедились? — спросил Холмс. — Все точь-в-точь так же, как в Обломовке. День прошел — и слава богу. И завтра — то же, что вчера. Как видите, дорогой Уотсон, портрет Дмитрия Ларина, отца Татьяны, даже в деталях совпадает с портретом Ильи Ивановича Обломова, отца Илюши… Ну-с, а теперь перейдем к его супруге. Сперва прочтите, что про нее говорится в основном тексте романа.

Уотсон взял из рук Холмса книгу и прочел:

«Она меж делом и досугом
Открыла тайну, как супругом
Самодержавно управлять,
И все тогда пошло на стать.
Она езжала по работам,
Солила на зиму грибы,
Вела расходы, брила лбы,
Ходила в баню по субботам,
Служанок била осердясь —
Все это мужа не спросясь».

— Ну? Что скажете? — осведомился Холмс.

— Скажу, что вы несколько сгустили краски, дружище. Криминал здесь содержится лишь в одной-единственной строчке: «Служанок била осердясь». Но нельзя же из-за одной строчки уподоблять мать бедной Тани такому монстру, как госпожа Простакова.

— Почему ж это нельзя? Даже сам Пушкин не удержался от такого уподобления. В первом издании «Онегина» было сказано:

«Она меж делом и досугом
Узнала тайну, как супругом,
Как Простакова, управлять…»

— Так ведь то супругом! — находчиво парировал Уотсон. — А сущность госпожи Простаковой, насколько я понимаю, состоит в том, что она не только супругом управляет, а всеми. И довольно круто. Чтобы не сказать, жестоко.

— Ну, знаете, — возразил Холмс. — Матушка Татьяны тоже особой мягкостью нрава не отличалась. Даже в основном тексте романа она ведет себя почти как Простакова. «Брила лбы…». Это ведь значит — сдавала в солдаты. А вы знаете, Уотсон, какой каторгой была в ту пору солдатчина?.. А уж в черновиках… Вот, извольте прочесть первоначальный набросок этих строк.

Уотсон послушно прочел:

«Она езжала по работам,
Солила на зиму грибы,
Секала…»

Тут он запнулся:

— Не разберу, какое слово тут дальше. Кого секала?

— Ах, да не все ли равно, кого она секала? — поморщился Холмс. — Важно, что секала! Но и это еще не все. В конце концов дело не столько даже в сходстве родителей Татьяны с родителями Обломова, сколько в поразительном сходстве их быта, всего уклада их повседневной жизни с тем стоячим болотом, которое мы с вами наблюдали только что в Обломовке. Сперва давайте опять прочтем основной текст.

Уотсон вновь обратился к томику «Евгения Онегина»: