По следам знакомых героев

— Не скрою, кое-какие догадки у меня имеются. Однако они еще нуждаются в самой серьезной проверке. Садитесь к пульту, Уотсон!.. Впрочем, на этот раз, пожалуй, настройку сделаю я сам.

— Куда вы собираетесь отправиться? — полюбопытствовал Уотсон. — Опять в «Евгения Онегина»?

— Не обязательно, — сказал Холмс. — Лишь бы только нам встретить кого-нибудь из современников пушкинского Онегина.

Они оказались во дворике старинного барского особняка с каменными львами на воротах. Прямо навстречу им в сдвинутом набекрень широкополом цилиндре — точь-в-точь таком же, какой только что разглядывал в свою лупу Шерлок Холмс, — ив небрежно накинутой на плечи пелерине шел человек, румяное лицо которого свидетельствовало о том, что он только что весьма плотно пообедал.

Завидев Холмса, человек раскрыл ему навстречу объятия и заговорил:

— Кого я вижу?! Ба! Ах, мой создатель!
Дай протереть глаза! Откудова, приятель?
Сердечный друг! Любезный друг! Mon cher!
Мне фарсы так уж часто были петы,
Что пустомеля я, что глуп, что суевер,
Что у меня на все предчувствия, приметы,
А вот, хоть верьте, хоть не верьте, а сейчас,
Ну, сей же миг подумал я о вас!

— И я тоже, признаться, — сказал Холмс, — только что подумал, что встреча с вами сейчас нам была бы очень кстати.

— Полноте, Холмс, — понизив голос, сказал Уотсон. — На что нам этот пустомеля?

Но пустомеля, как видно, обладал весьма тонким слухом. Как ни тихо произнес Уотсон эту свою реплику, он ее, видимо, все-таки расслышал. Тем не менее он ничуть не обиделся, а как ни в чем не бывало продолжал свое объяснение в любви, обращаясь теперь уже не к Холмсу, а прямо к Уотсону:

— Мне от другого б выслушать не жаль,
Что Репетилов пуст, что Репетилов враль…
А вот к тебе, mon cher, влеченье, род недуга,
Любовь какая-то и страсть.
Готов я душу прозакласть,
Что в мирю не найдешь себе такого друга,
Такого верного, ей-ей.
Пускай лишусь жены, детей,
Оставлен буду целым светом,
Пускай умру на месте этом!..

— О, нет, господин Репетилов, — прервал его излияния Холмс, — таких жертв мы от вас не потребуем. Но если вы действительно хотите доказать нам свое расположение, соблаговолите ответить нам на один пустяковый вопрос. Что такое шляпа á la Боливар?

На Репетилова, однако, этот пустяковый вопрос произвел почему-то сильнейшее впечатление. Сняв с головы упомянутый головной убор, он быстро спрятал его под пелерину и таинственно приложил палец к губам:

— Тсс!.. Этак вдруг… Ведь это, братец, тайна!
Хоть режь, ни слова не скажу! Я клятву дал молчать.
А впрочем, для тебя готов я исповедь начать.
Ты слышал что-нибудь? Иль угадал случайно?

— Кое-что мне известно, — уклончиво ответил Холмс. — Но, разумеется, не все. Впрочем, мне вы вполне можете довериться.

Наклонившись к самому уху Холмса и таинственно понизив голос, Репетилов проговорил:

— Ах, братец, не по мне секретов этих груз.
Уж так и быть, скажу: я прямо с заседанья.
У нас есть общество, и тайные собранья
До четвергам. Секретнейший союз!

— Ни слова более! — оборвал его Холмс. — Тайна эта принадлежит не вам, и мне ее знать ни к чему. Меня интересует только одно: шляпа… Шляпа á la Боливар… Какое она имеет ко всему этому отношение?

— Да самое прямое. Шляпа — знак!
Вот — я! Я жалок, я смешон, я неуч, я дурак!
А в боливарах этих все мы схожи…
— Кто все?
       — Цвет нации! Сок умной молодежи!

— Вот уж никогда не поверю, — вмешался Уотсон, — чтобы такой пустяковый предмет, как шляпа, мог иметь такое значение.

Репетилов мгновенно обернулся к новому собеседнику и, положив руку ему на плечо, заговорил с еще большей страстью и даже с пафосом:

— Поверь, mon cher, сей боливар есть знак!
Он знак того, что все мы сердцем чисты.
Мы — санкюлоты! Мы — либералисты!
Атласный сей цилиндр — фригийский наш колпак!