По следам золотого идола

Липский растолкал меня и тут же бухнулся досыпать. Согнувшись, я выбрался из палатки. На краю неба светало, знобящий предутренний холод заставил посильнее разжечь костер. Лентяй Митька спалил все до веточки, и мне пришлось собирать валежник. Я кинул на угли большую охапку, чтобы сразу, по методике Яковенко, дать "импульс" тепла. Угревшись и положив рядом запас топлива с таким расчетом, чтобы можно было подбрасывать его в костер не вставая, я присел на валун. Бездумно глядя на оранжевые гибкие языки пламени, через некоторое время почувствовал, что впадаю в какое-то оцепенение, в прострацию и уже не контролирую окружающую обстановку.

"Надо размяться, не то раскисну и засну". Встал, походил немного вокруг костра, принес еще несколько охапок сухих веток, стало легче. Наш лагерь был разбит метрах в тридцати - сорока от берега на почти круглой замоховелой черничной пустоши. Сразу за палатками круто взбегал вверх не слишком густо утыканный невысокими чахлыми соснами склон, кое-где прорезанный черными тенями выступов голой скальной породы. Верхняя часть склона вся пропадала в остатках ночной тьмы. С Вилюги тянуло холодным ветром.

Вдруг где-то за деревьями, совсем близко от лагеря, раздался сухой треск переломленной ветки и вслед за ним короткое бряканье, словно железом по камню. Но как я ни напрягал слух, как ни всматривался в призрачную лесную тень, ничего подозрительного не обнаружил. Шло время, уже явственно светало, все было абсолютно спокойно, только ветер монотонно шумел в вершинах сосен. Мне надоело чего-то выжидать; медленно обойдя вокруг нашу пустошку, я усилил огонь и снова угнездился на валуне.

Тепло костра приятно согревало лицо и руки, день нарастал, усиливался. "По-видимому, ветром свалило со скалы камень, он и перебил сухую ветку, а потом, отскочив, брякнул по валуну", - решил я и окончательно успокоился. "Ночь, по сути, позади. Пусть ребята поспят - ухайдакались вчера, как никогда. Вот она, настоящая жизнь таежника! Да, крепко запрятан идол, что и говорить. Все же мы добрались сюда". Размышляя таким образом, я обнаружил, что дежурство идет гораздо легче, если периодически опускать тяжелые веки; глаза отдыхают, а мысли становятся все философичней, абстрактней, глубже, и чувствуешь себя гораздо бодрей; закрыл глаза, помечтал о том, сколько будет шуму, когда мы извлечем из этой таежной глуши золотую бабу, снова открыл, осмотрелся - все в порядке. А служба идет, скоро играть побудку... Нет, я вроде ни секунды не спал, просто задумался над чем-то глубоко-глубоко.

Очнулся я от резкого, прямо-таки ледяного порыва ветра. Утро уже наступило, но было оно серым, сумрачным. Низкие, набухшие влагой тучи быстро бежали по небу. Встал, с трудом переставляя затекшие ноги, сделал несколько шагов, и вдруг до меня дошло, что там, на берегу, пейзаж странно изменился: он казался пустынней, сиротливей, что ли, чем прежде. Я протер глаза, ущипнул себя, чтобы проверить, не грежу ли, потом выбежал прямо к Вилюге, чтобы удостовериться в ужаснейшей истине: лодки на месте не было!

Короткие злые волны били в плоские грани коренной скальной плиты, еще сохранившие свежие зазубрины от окованною стальной полосой киля. Посмотрев вправо и влево до ближайших изгибов русла и нигде не обнаружив следов нашей тяжеловатой, но надежной фелюги, я кинулся к палаткам, чувствуя, что кровь уходит, просто проваливается куда-то вниз, к ногам, я на поверку оказался размазней, тюфяком - в решающий момент прозевал лодку, подвел товарищей. Да, да, я слабак и не выдержал экзамена на прочность...

Я поднял всех и разъяснил ситуацию. Никто ничего не сказал, и это было еще хуже. Потом Андрей буднично, даже вроде лениво, процедил сквозь зубы:

- Ладно. Пойдем посмотрим, разберемся. Там видно будет.

Вышли на берег. Заморосил мелкий, холодный, совсем осенний дождь.

Липский, натягивая капюшон штормовки на лоб, чтобы, по возможности, не заливало очки, передернул плечами:

- Идиллия кончилась. Север есть север!

Я рассказал все. Все без утайки. Как сидел, ходил, снова сидел, про свой сон-не-сон, но если честно, то сон, про тот шквал, обрушившийся на лагерь.

- Ну, если лодка смыта шквалом, который тебя, мягко говоря, вернул из мира грез в мир сей бренный, - почти весело резюмировал шеф фирмы, - то ты должен был ее где-то увидеть на плаву. Так? Даже если ее смыло чуть раньше, она не могла уплыть далеко. Что такое Вилюга, мы знаем достаточно хорошо. Ткнется в ближайший поворот, застрянет... Должна быть где-то поблизости.

- Сейчас посмотрим, - встрепенулся Сашка, - дальше поворота не могла уйти. Где-то села. Я сейчас взбегу на горку, оттуда вся эта петля как на ладони.

Едва он убежал, я решил рассказать все до малейшей подробности: что было там, под ивой, когда мы ходили драить посуду с Ингой, то есть о человеке, который мог слышать наш разговор о золотом идоле, о наших планах. Меня слушали не перебивая. Когда я закончил, никто не проронил ни звука. Тогда я рассказал еще о рокоте лодочного мотора и о подозрительном хрусте и лязге в лесу во время моего злосчастного дежурства.