По следу

Нельзя все время кричать на людей, одергивать их. Политика палки и пряника — система более разумная. Совершив для начала «хорошее вливание» Клебановскому, Сударев никак не собирался систематически третировать нужного человека. Сударев знал, что каждое сказанное слово осталось, произвело и будет производить действие. Повторение могло лишь ослабить эффект. И Клебановскому был протянут пряник. Гость пожелал хозяину доброго вечера, подошел к картинам, сделал несколько уместных комплиментов вкусу Клебановского.

— Прошу за стол, — пригласил хозяин, когда тема искусства оказалась исчерпанной. Он вежливо отодвинул стул для своего гостя.

— Посмотрим, что вы приготовили, — сказал Сударев, усаживаясь.

Решетчатое сиденье гнутого стула скрипнуло под тяжестью его крепкого тела.

Клебановский с шиком сбросил салфетку, открыв чисто и даже с некоторым изяществом приготовленную закуску: тонко нарезанный белый и черный хлеб на длинном блюде, масло, паюсную икру, зернистую икру, колбасу, сыр. В центре стояли две высокие бутылки вина, уже откупоренные, с толстыми пробками, торчащими из горлышек.

Хозяин налил в тонкие бокалы на высоких ножках желтое, ароматное, крепкое вино среднеазиатского виноделия.

Сударев пил маленькими глотками, по-любительски, оценил марку и похвалил выбор хозяина. После закусок Клебановский переменил тарелки и подал жаркое — противень с парой аппетитно подрумяненных уток в гарнире из сморщенных печеных яблок.

— Замечательно по виду! А как на вкус? — поинтересовался Сударев тоном, лестным для хозяина.

На десерт хозяин предложил гостю ломоть спелого сахарного арбуза и поставил на стол вазу с грушами, яблоками и сливами.

Одобрительные замечания Сударева и ответные реплики Клебановского разделялись интервалами молчания, которое, казалось, нисколько не стесняло сотрапезников. Сударев ел охотно и много, наслаждаясь процессом еды. Клебановский без излишней поспешности и с тактом выполнял обязанности радушного хозяина, удовлетворенного отменным аппетитом гостя.

Полакомившись крупными сливами, зеленовато-желтыми и темно-синими с белым налетом, гость положил себе на тарелку прозрачное яблоко и пару груш, которые тщательно выбрал, и поблагодарил хозяина:

— Отлично, право же, отлично! Давно не приходилось есть так вкусно. Ваши утки были прямо изумительно запечены!

Клебановский поклонился. Убрав все со стола, он уселся, отдыхая. Сударев спросил:

— А что у вас за друзья здесь?

Помедлив, Клебановский ответил:

— Народ, как говорится, ничего. Я днем сходил, одного предупредил. Сегодня вы его увидите. Остальных покажу завтра, послезавтра. Как будет удобно и когда вы захотите.

— Хорошо, хорошо! — одобрил Сударев. — А кого я увижу сегодня? Расскажите…

Прежде чем ответить, Клебановский достал папиросу из металлического портсигара с вытисненным на крышке изображением Кремля, закурил и положил открытый портсигар перед смаковавшим сочную грушу гостем. Затем доложил:

— Перед самой войной он был осужден за хулиганство в общественном месте — избил администратора кино. Отбывал наказание. Был досрочно освобожден и призван в ряды армии. Отстал от эшелона, умышленно, — был судим, получил десять лет с заменой фронтом. На фронт все же попал и был ранен… — Здесь Клебановский внушительно поднял брови. — Сам помог случаю. Как говорится, самострел, но с умом. Попал под подозрение, но ничего доказать не смогли. После войны был демобилизован, конечно. В Ростове-на-Дону участвовал в шайке, привлекался по делу крупного ограбления швейной мастерской. По недостатку улик, хотя при нападении было убито два сторожа, в основном вывернулся: отделался двумя годами с запрещением проживать в крупных центрах. В городе работает слесарем ремонтной артели.

— Трус, уголовник, — заключил Сударев.

— Не судите так просто, — возразил Клебановский. — Он, как говорится, натура широкая. Тесновато ему, жить хочется, а со всех сторон жмет. Я его изучил, подкармливаю два года. С оружием он обращаться умеет отлично. Держать язык за зубами учить не приходится. В остальном — будете судить сами.

— Слесарь… А на здешний завод вы его не пробовали пристроить?

Клебановский с некоторой досадой махнул рукой с папиросой:

— Не вышло. По совести сказать, он сам не пожелал. В артели с дисциплиной повольнее — удается погулять, когда очень захочется. На заводе у меня информатор имеется.

— Не слишком хорошо он информирует, ваш «информатор»! — чуть-чуть показал зубы Сударев, чтобы Клебановский не забывался.

Хозяин не принял вызова, и гость, считая упрек достаточным, сказал:

— Кто же еще у вас?

— Дальше примерно так… Есть один из крымчаков, высланных за связь с немцами. Думается мне, что избежал он куда худшего. За что точно — не знаю. Человек молчаливый, твердый — кремешок. Есть еще очень бывалый мужчина — из бывших богатых, потомок, можно сказать. Теперь катится по жизни колобком. Сумел сам имя переменить — за ним были лихие делишки по хозяйственной части. Он здесь пристал, спутав следы…

— И все? — спросил Сударев.