По следу

— Саранчи?! — подозрительно, недоверчиво переспросил майор государственной безопасности.

— Да. Есть доказательства… Примите у меня диверсанта… Вот доказательство. — И Алонов вытащил из кармана коробку.

Майор открыл. При виде странных предметов, похожих на закопченные миниатюрные тыквы-горлянки, настороженность исчезла.

Алонов говорил с натугой, его голос звучал вяло, тускло:

— Наблюдайте за диверсантом. Не опускайте глаз… Он хотел броситься на меня, чтобы покончить с собой. Он может попробовать повторить…

Майор спрятал в свой карман коробку, ставшую особенной ценностью — вещественным доказательством, уликой.

На подножках висели гроздья пассажиров. Несколько десятков человек, выскочивших из головных вагонов, успели образовать круг около паровоза. Вдоль поезда к месту происшествия бежали любопытные. Майор вскочил на ступеньки паровозной лестницы и закричал:

— Товарищи! Ничего особенного не произошло. Поезд отправляется! Просьба разойтись по вагонам! По вагонам, по вагонам!.. — Он знаками подозвал к себе нескольких офицеров, оказавшихся поблизости. Двое офицеров взяли диверсанта за плечи. Обходчик развязал ноги бандита — и Сударев надолго исчез для Алонова.

«Вот и всё», — подумал Алонов. Он переломил ружье, извлекая из патронников заряженные гильзы, как это должен сделать перед возвращением домой каждый уважающий себя человек.

Тут-то его и сковала усталость. Он так и остался сидеть с раскрытым ружьем. Слабели руки. Опять заныла, заболела голова. Перед глазами опускались тени, закрывшие последние краски вечерней зари. Все ли дело окончено? Нет…

Майор спрашивал:

— Почему вы не отвечаете? Вы можете идти?.. Нет?

Алонов так и не ответил. Его подхватили на руки и куда-то понесли. Ему казалось — несли далеко, долго. Алонову было стыдно, что его несут, как маленького, но он ничего не мог поделать с собой. Чья-то голова оказалась рядом с его головой, и Алонов заговорил:

— Еще один диверсант остался там… Он на свободе и будет продолжать. Еще один бандит остался в степи…

Алонова поднимали по крутым ступенькам вагона, задели коленом за острый косяк узкой двери, и он очнулся.

— Я ничего не сумел сделать со вторым бандитом, — громко пожаловался Алонов, — он на свободе! Еще один… Его необходимо немедленно поймать!

Кто-то говорил:

— Сюда, давайте его сюда. В это купе.

И рокот, и удар задвинутой двери…

Что-то жесткое, едкое, колючее забралось в ноздри, в грудь и заставило Алонова проснуться.

Он почувствовал раскачивание вагона движущегося поезда, услышал стук колес и открыл глаза. Сбоку падал очень яркий, неприятный свет настольной лампы, а над Алоновым было женское лицо в белой косынке. Удивительно гадок нашатырный спирт — тяжелый, противный запах. Но он помог Алонову увидеть три мужских лица, сменивших женское. Майора он узнал по погонам, два других были незнакомые.

Майор спросил:

— Вы слышите? Вы можете говорить?

— Да… А где Сударев?

— Какой Сударев? — удивился майор.

И допрос свидетеля преступления пошел не по установленному порядку снятия показаний.

— Это диверсант, которого я вам сдал! — настаивал Алонов. — Где он?

— Не беспокойтесь. Я помню, что вы говорили. Его хорошо охраняют, с ним ничего не случится. Но вы знаете его? Вы знакомы с ним?

— Нет, но я слышал, что его так называли.

— Кто?

— Бандиты.

— Сколько их?

— Их было пять.

— Почему было?

— Я застрелил двоих. Третий сам погиб. Утонул… В трясине…

Чей-то другой голос, не голос майора, что-то сказал, майор ответил. Но смысл фраз ускользнул от Алонова. Он попытался понять, его мысли опять стали путаться. Засыпая, он успел попросить:

— Дайте нашатырного спирта.

Медицинская сестра, по правилам сопровождающая поезда, поднесла флакон. И Алонов заставил себя вдохнуть грудью.

— Может быть, вы знаете, как звали других? — продолжал свои вопросы майор.

— Фигурнов — тот, которого засосало. Одного я застрелил, когда еще не знал имен. Потом… Клебановский и Хрипунов. Хрипунова я застрелил сегодня утром. Я напал на них в тумане. Клебановский скрылся. У меня осеклось ружье…

Майор поспешно записывал, а Алонов продолжал, не ожидая вопросов:

— Они заложили кубышки саранчи в трех местах. Очень много. Они работали два дня. Долго… На плато в ковыле, на берегах, между озерами. Там масса таких кубышек… Я видел. Я там разложил гильзы с записками, написал, что видел… Нужно уничтожить саранчу… Ружье осеклось, иначе я застрелил бы и третьего. Он может убежать…

— Откуда они?

— Не знаю.

— Когда вы их заметили?

— Давно.

— Когда? Вы не помните дня?

— Кажется, в воскресенье… Да, в воскресенье вечером.

— Сегодня четверг, — сказал кто-то из спутников майора.

— Мешки осмотрите, — попросил Алонов. — Там пиджак Сударева и его бумажник. И там один мешок его, Сударева…

— Как вас зовут? — спросил майор.

— Алонов. Я из совхоза Ленина… Но ведь нужно скорее поймать Клебановского. Которого я упустил!..

— Его найдут, товарищ Алонов. А теперь пока отдыхайте.

— Спать!..

2

— Замучился за четверо суток и ранен, — сказал областной работник; он ехал в командировку.