По следу Атсхала. Проклятие

Он долго блуждал под порывами дикого ветра. Шёл, не разбирая во тьме дороги, пока не набрёл на каменный навал. В окружении груды булыжников покоился крупный валун. Виндок отёр заледенелую поверхность, обнаружив под снегом выбитую руну. В магических символах он не разбирался, но этот он узнал бы везде и всегда. Колдовское место защищал наложенный знак хранителя. Знак мифического Атсхала, в которого он никогда не верил.

Метель швыряла в Виндока пригоршни снега. Ветер рвал шубу, стягивал шапку. Словно сама природа противилась его приходу. Вокруг всё выло и кружилось, лес скрипел и скрежетал голыми ветками. На Виндока накатило ощущение постороннего присутствия. Чудилось, что из-за снежной круговерти кто-то пристально за ним наблюдает. Наблюдает и терпеливо ждёт.

Виндок утёр лоб, отметив, как здорово дрожат руки. Ему казалось, что некая древняя сила постепенно овладевает разумом. На задворках сознания слабо замаячила угроза, породив желание немедленно уйти.

…

Когда он, взбудораженный, прибежал обратно к избе, открытая дверь с жалобным скрипом качалась на петлях. Виндок взлетел по ступеням, ввалился в дом и зашарил глазами по углам. Пока его не было, в избе похозяйничала вьюга. Потушила очаг, намела за порожек снега.

Он стащил шапку – со лба покатились градины пота – прошёл к потухшему очагу и рухнул на лавку. Несмотря на обмороженные щёки и руки, холода он не чувствовал.

Над избой зашумели деревья. Ветер, с треском ломая ветви, прошёлся кругом, ударил в стены. Не сразу, но ухо уловило идущий из чащи низкий протяжный гул бури. Вскочив, Уорд рванулся к двери. Захлопнул, навалился и задвинул засов до упора. Судорожно оглядел накрепко закрытые ставнями окна.

За стенами дома понеслась безумная круговерть. По крыше заколотили сорванные шишки. Да так, что казалось по ней тарабанит разбушевавшийся великан. В ставни стучало и било обломанными ветвями. Деревянные створки трясло и водило туда-сюда – чуть поднажми, и просто влетят в комнатушку. В трубе клокотал и на все лады ревел ветер.

Пригнув голову и зажимая уши руками, Виндок припал к стене и с силой зажмурил глаза. Сердце колотилось где-то под горлом. В висках дико стучало.

– Сгинь сатанина… – скрежетал он зубами. – Пропади бесовская нечисть. Прочь пропади!.. П-р-о-ч-ь!!!

Не выдержав, он уронил руки и, сдавив кулаки, заорал. Его вопль потонул в бешеном рёве стихии.

Успокоилось всё внезапно. Ветер умчался, утащив за собой последние отголоски бури. Снаружи стихло. Да так быстро, будто и не было вовсе.

Опустошённый Виндок привалился спиной к стене и почувствовал, как колени заполняет мягкая дрожь. Он осел на пол и вытянул ноги.

Только к рассвету Уорд привёл мысли в порядок, когда в очаге снова полыхал огонь, а рядом лежала на просушке одежда.

«Чего ты так испугался? – вкрадчиво шепнул внутренний голос. – Тебе что-то привиделось?»

– Это страх, – взялся уговаривать себя Виндок, растирая медвежьим жиром обмороженные участки кожи, – глупый никчемный страх. Это он сводит с ума.

А ещё трудности, вечное напряжение и бесплодные думы. Но более всего – одиночество. Оттого что слишком долго он жил вдали от людей. Не пора ли отринуть обиды? Задавить в себе боль и вернуться.

ЧАСТЬ 3. Легенда Атсхалии: предвестие

Глава 14

За очередной бурной весной пришло очередное жаркое лето. Со сменой сезона пришли новые заботы. Каждому – свои. В загонах топталась блеющая да мычащая живность, в сараях гремела утварь, в лугах звенели косы, в окружных лесах раздавался стук топоров.

Не обошло оживление и двор Мордоков. Высокий возмужавший парень, в котором уже с трудом угадывался некогда озорной непоседливый мальчишка, помогал Магнусу по хозяйству. Незнающий мог издали спутать – где сын, где отец. У обоих под блестящей от испарины кожей бугрились мышцы плеч и спины. Над прямыми чистыми лбами свисали взмокшие упрямые пряди. Глаза горели задорным блеском. Правда, синий цвет глаз, только гораздо темнее, средний Мордок точно унаследовал от Айны.

Забыв про собственную немощь, щедрый сердцем Келиб смотрел на Ланса со смесью гордости и восхищения. Помимо физической крепости старшего брата отличала вдумчивость и рассудительность. Да и человечности ему вдосталь отсыпалось. Однако раз попавший под несправедливое осуждение, теперь он на дух не переносил лжи и лицемерия. Суровые испытания, если не ломают, то закаляют наверняка.

Время шло. Всё наладилось, двинулось по накатанной. Вот тут и пришла пора Лансу познать ещё одну тайну человеческой души, которая решила открыться только в двадцать пятый год его жизни.

Проходя знойным полднем через лес, вышел он на высокий берег, под которым текла мелкая речная протока. Обмахиваясь веткой дикой малины, он приблизился к краю обрыва и встал как вкопанный. Глазам предстала чудная картина. Внизу, по колено в мерцающей под солнцем воде стояла стройная светловолосая девушка. Сложив перед грудью ладони и обратив лицо к небу, она с закрытыми глазами что-то шептала. Будто молилась.