По следу кровавого доктора

Снова ответвления труб, продолжение канализационной системы. Очередной обвал, через который солдаты перебирались долго, не отказывая себе в выразительных комментариях.

За обвалом Павел объявил привал. Бойцы выходили на сухой участок коридора, падали кто куда. Собака выказывала признаки нетерпения, скулила. Люди курили, с наслаждением закрывали глаза.

Похоже, не только они устроили здесь привал. Степенный кряжистый мужик по фамилии Голуб поднял окурок вонючей немецкой сигареты, пристально разглядывал его в свете фонаря, потом начал тщательно обнюхивать, пересиливая брезгливость.

Павел заинтересовался, придвинулся ближе:

— Что-то интересное, боец?

— Вообще-то баба курила, товарищ капитан, — несколько удивленно проговорил Голуб, демонстрируя окурок. — Видите помаду? Сигареты «Империум». Дрезденская табачная фабрика. Принято курить их через мундштук, но эта особа дымила просто так, сделала несколько затяжек, потом бросила. Сигарета тлела какое-то время, потом потухла. Пепел остался.

— Меня не удивляет, что курила женщина, — с усмешкой проговорил Никольский. — В компании Менделя имеется баба по имени Ильза Краузе. Не дай бог тебе, Голуб, встретиться с ней в ближнем бою или без оружия. Она тебя без соли загрызет.

— А что тебя удивляет, командир? — не понял Кобзарь.

— А то, что накануне панического бегства, перед лицом, так сказать, смертельной опасности, она нашла время и желание накрасить губы. Возможно, и ресницы подвела, щечки припудрила.

— А мне вот нравится, когда бабы накрашивают губки. Красиво! — Еремеев сокрушенно вздохнул. — Обязательно полюбуюсь, когда убивать буду эту тварь.

— Курили примерно час назад, — сделал второй глубокомысленный вывод Голуб, заново обнюхав окурок. — Могу ошибаться, но думаю, что не намного.

Павел посмотрел на часы. Время под землей шло как-то не так. Пять часов канули в Лету, на поверхности давно стемнело. Оттого и не просачивался через провалы дневной свет. По его ощущениям выходило, что в нужном направлении они прошли километров пять. Ведь двигались зигзагами, часто пятились. Их путь пролегал не только по горизонтали. Но он тоже мог и ошибаться.

— Странно, — сказал Еремеев. — Отставали на три часа, а теперь — всего на час? Значит, скоро нагоним?

— Ничего странного, — буркнул Кобзарь. — Мендель с компанией прокладывают путь, а мы пользуемся дорожкой, проторенной ими.

— Ладно, вы тут поговорите, товарищи офицеры, — заявил Малахов. — А мы пока сбегаем на разведку, тоже проложим дорожку. Дорощенко, ты уже покурил?

Двое бойцов снялись и удалились в темень.

Остальные невольно примолкли, курили в тишине. Журчала вода в соседних переходах, где-то неподалеку протекала капель.

«Весна же», — подумал Павел.

Даже овчарка Елка перестала скулить, как-то загадочно помалкивала. Еремеев пристроился к ней под бочок, гладил спутанную шерсть с молчаливого согласия Возницкого.

У людей как-то беспокойно становилось на душе, они напряженно вслушивались. Товарищи предупредили их о своем приближении двойным переключением фонаря, потом подбежали, выключили свет.

— Имеются две тревожные новости, товарищ капитан, — глухо сообщил сержант Малахов.

— Что, одна тревожнее другой? — спросил Павел.

— Так точно! — подтвердил сержант. — За поворотом нет никаких ответвлений. Коридор расширяется, превращается в галерею с колоннами. Там вода по щиколотку. Это раз. Воняет жутко. Похоже, сток забит, все дерьмо наружу. Мы вроде голоса слышали впереди. Впрочем, не уверены. Я считаю, что слышал, а Дорощенко думает, что мне лечиться надо.

— Да уж, опечалил, — сказал Павел, покачал головой и задумался.

«Не слишком ли быстро мы догнали доктора Менделя и компанию, примкнувшую к нему? Впрочем, эти голоса могут принадлежать кому угодно, включая заплутавших призраков и даже советских солдат. А вот что касается дерьма по щиколотку, то это действительно не подарок».

— Проголосуем, командир? — в шутку предложил Еремеев.

— Мы не на выборах народных депутатов, — отрезал Павел. — Это там ты можешь свободно выражать свое мнение. Так, мужики, снимаемся и малым ходом движемся вперед. Втемную не пройдем, фонари включать придется. Прячемся за колоннами, на открытых местах не светимся. Возницкий, побереги свое лохматое чудо, пойдете в хвосте.

За поворотом бойцов действительно поджидало весьма неприглядное зрелище. Коридор вытягивался в ширину и высоту, превращался в какую-то анфиладу. Кирпичную кладку изъела постоянная сырость, кирпичи крошились, вываливались из стен.

Два продольных ряда колонн рассекали пространство на три параллельных нефа. Колонны эти были монументальными. Кирпич, строгое квадратное сечение с длиной стороны около метра. Наверху они расширялись, упирались в потолок широкими основаниями усеченных пирамид.

Все обозримое пространство было залито мерзкой жижей. В ней валялись огрызки кирпичей, какой-то старый мусор. В стенах чернели неглубокие ниши непонятного назначения. В этом пространстве не было ни труб, ни проводов, ни вентиляционного оборудования.