По следу кровавого доктора

— Иисус, не могу поверить! — Он сделал жалобные глаза. — Я всего лишь гражданский врач, человек самой мирной профессии. Послушайте, мне кажется, я вас где-то видел. — Глаза Менделя перестали носиться по кругу, зафиксировались на советском офицере. — Да, ваше лицо мне смутно знакомо.

— Я вам охотно подскажу, доктор, — заявил Павел. — Это моя граната лишила вас руки. К сожалению, более важные части тела она оторвать не смогла, о чем мне приходится искренне сожалеть. Помните зимний лес в окрестностях концлагеря Аушвальд? Вы убегали с группой солдат, а советские бойцы висели у вас на хвосте. Да-да, тот самый лагерь смерти Аушвальд, в котором вы и ваши подручные ставили бесчеловечные опыты, умертвили несколько тысяч ни в чем не повинных людей. Я вас все-таки поймал, порадуйтесь за меня.

Доктор смертельно побледнел. Презрительная усмешка давалась ему с трудом, но он старался:

— Вот как? Ну что ж, вам повезло, капитан. Надеюсь, начальство по достоинству оценит ваши усилия. Ни в чем не повинные люди, говорите? Какая чушь. Это были не люди, а наши враги, отбросы человеческой цивилизации, неполноценные особи, уроды, больные. Даже Бог на небесах не примет их к себе. Им надо бы радоваться, что они умерли не просто так, а принесли свои жизни на алтарь германской науки, которая сделала важные открытия. Разве это не почетная смерть?

Вместо ответа Павел врезал садисту по скуле. Доктор провернулся как буравчик и плюхнулся без чувств.

Павел пристроился под соседним камнем, достал папиросы и посмотрел на часы. Было начало четвертого. А светает в апреле не рано.

Испытания на этом не кончались. Доктор Мендель едва передвигал ноги. Еще не рассветало, лента дороги едва выделялась во мраке. Спина пленника монотонно колыхалась перед глазами капитана. На него накатывались волны сна.

Иногда Мендель падал. Тогда Павел со скрипом нагибался, приставлял пистолет к его виску и объявлял, что считает до пяти, потом начнет стрелять. Пленник вставал и волокся дальше.

Два человека, бредущие по дороге, представляли собой весьма жалкое зрелище. На любого дунь — упадет.

Остался позади поселок Шлезе. Никольский не смотрел на трупы, лежащие там, отворачивался.

Дорога тянулась в скалы, изгибалась. Он принял решение не сворачивать с нее. Лучше пройти лишний километр, чем ползать по скалам.

Все труднее становилось следить за доктором. Тот брел, сильно сутулясь, иногда косился через плечо и хищно ухмылялся. Мол, ладно, я подожду, пока ты окончательно утратишь силы.

Не дождешься, сука! Злость на время заставляла капитана проснуться. Он в ярости пинал Менделя по заднице. Почему тот тащится как неживой?! Потом его сознание вновь уносилось по спирали. Павел брел и видел сны. Ноги его заплетались.

Дорога огибала скалы, тянулась через лес. Потом пошли какие-то карьеры, редкие строения производственных контор, большинство которых лежало в руинах. Светало, но легче от этого не становилось.

В какой-то миг Никольский не смог одолеть сон. Он упал на колени, голова его поникла. Павел сидел в пыли, качался, как былинка, не понимал, что с ним происходит.

Но вовремя включился тревожный звонок. Капитан вскинул голову, стал моргать, прогоняя сонливость. Он обнаружил, что доктор Мендель ковыляет прочь, уже готов вбежать в кусты. Плохой мальчик!

Павел ахнул, кинулся за непослушным пленником, схватил его за шиворот, когда тот уже пролез через кустарник и готов был свалиться в обрыв. Потом капитан погнал клиента обратно к дороге. Голова его вроде прояснилась.

Тут из-за угла какой-то развалюхи вывалился растрепанный немецкий солдат, без каски, но с автоматом, весь такой чумазый, словно побывал в навозной яме. Он явно перенес контузию. Глаза его блуждали. Солдат прихрамывал, кое-как волокся через дорогу и не сразу обнаружил, что он тут не один.

Павел вскинул пистолет. Немец застыл, распахнул глаза.

— Руки вверх! — приказал Никольский.

Он целился в лоб, смотрел не моргая. Тут уж не до сна.

У немца задрожала нижняя губа, отвалилась челюсть. Но крохи разума под черепушкой еще сохранялись. Он медленно поднял руки.

Павел подошел к нему, не отводя ствола, стащил за ремешок автомат. Вот так-то лучше. Он пристроил оружие на плечо, отступил. Немец чуть не плакал, кусал губы.

— Иди отсюда, — сказал Павел и выразительно мотнул стволом. — Живо, говорю! Считаю до трех, и тебя больше нет!

Немец сорвался, как заяц, перелетел дорогу и пропал в скалах.

Приятно, черт возьми, проявить великодушие. Вреда этот бродяга из артиллерийской части больше не представлял.

Капитан проверил автомат. Магазин был наполовину полон или пуст. Это как посмотреть.

Павел машинально оттянул затвор «ТТ», нажал на спуск и убрал оружие в кобуру.

— Позвольте, — пробормотал Мендель, исподлобья наблюдавший за его манипуляциями. — У вас что же, в пистолете не было патронов?

— Ни единого, — подтвердил Павел и засмеялся, видя, как скукожилась физиономия нацистского преступника. — А вот теперь есть. — Он стряхнул с плеча «МП-40», передернул затвор. — Пошел вперед! Да пошевеливайся, скотина!