По следу пламени

- Курат… - злостно прошептал кастелян, а затем резко подошёл к комоду, снял с пояса блестящую связку ключей, затем щелчком открыл замок и достал из ящика деревянный тубус, закупоренный золотистой крышкой. Отбросив её на стол, он вынул оттуда свёрнутый свиток, расправил его в своих руках, а после зачитал:

- Las mu haa sunab tult. Las ta murab oma tel olevad takistused ja savutab esmargi. Kula mind!

Низкий бас рокотом звучал в тесном кабинете. Глаза кастеляна зловеще мигнули ледяным блеском. Солдатик, стоящий возле двери, невольно схватился дрожащей рукой за оружие.

- Келентер, мать твою, Ларэндо, ответь мне, ушастый потрох, - дварф практически прорычал каждое слово, эхом отбившееся от каменных стен. Тихая пустота стала ему ответом. Он подождал немного, но кроме гула в своих мыслях не услышал ничего. Тогда Арчибальд уже более спокойно отложил свиток и, обращаясь к Скайлору, сказал. - Либо его прикончили во время битвы, либо он ввязался в сумасбродную авантюру и бросился за конвоем. Сейчас ты можешь отдохнуть, однако скоро, я боюсь, мне вновь придётся просить тебя о помощи.

- За вашу плату, разумеется, - оскалился демонокровный и, развернувшись, побрёл в смердящий гарью и людскими страданиями зал.

***

Пламя тускло горящего факела едва ли освещало небольшую комнатушку, по своему виду больше напоминающую тюремную камеру. Каменная коробка из четырёх стен, небольшого решётчатого окна и такой же двери, преграждавшей путь острыми штырями, наполнялась сыростью и канализационной вонью, а вследствие этого и плесенью, беспощадно пожирающей каменную кладку, а также мухами, тараканами и, периодически, крысами.

Снаружи стояла дождливая мгла безукоризненно серого города под названием Дарфорд. Это совсем неприветливое для любого обывателя место крайне редко радовало своих обитателей даже проблесками солнечного света, предпочитая пребывать в затхлой и полузаброшенной пасмурной дымке. Как раз под стать своим жителям.

Их было не так уж много для действительно большого города. Его, как-никак, относили к Имперской Девятке. Правда, с оговоркой лишь на его богатое, роскошное и яркое прошлое. Сейчас же это обесцвеченное пугало, больше напоминающее холодный могильник, никому и задаром не было нужно. Никому, кроме разномастных преступников, дезертиров, убийц и воров, что нашли себе пристанище среди быстро опустевающих улиц.

Дарфорд стал местом, где правят отнюдь не законы – лишь сила. Если ты – просто жалкий тюфяк, что надеется на воцарение добра в жестоком мире, то, вероятнее всего, в Дарфорде тебя сразу же ограбят, изобьют, возможно, запытают, потом убьют и, конечно же, не забудут обоссать. Таковы здешние порядки.

Оттого даже ваш покорный слуга испытывает удивление, как жалкий мальчишка, что был продан в рабство какой-то случайной банде одним жадным торговцем, не просто сумел выжить, а смог выстоять самом худшем месте, куда только мог попасть раб – на гладиаторской арене Дарфорда.

Этот смертельный Колизей даже у тамошних обитателей вызывал дрожь. Служащий местом для развлечений, заполненный лужами засохшей крови, обрубками костей и кучами гниющей плоти, крайне редко убираемой с манежа, он одновременно вызывал предвкушение от зрелища и какое-то гнетущее чувство страха перед тем ужасающим количеством оборвавшихся на нём жизней. Причём, не просто оборвавшихся, а непременно именно так, чтобы последние секунды даже самому далёкому зрителю показались адом, заставили вздрогнуть от истошного вопля, хруста костей или фонтана крови. Казнь была пугающей традицией, Дарфорд не терпел пощады и этой чертой, проведённой лезвием по горлу, показывал всё своё гниющее столетиями нутро.

Мальчишка-островитянин, купленный едва ли не за бесценок, должен был стать разовой закуской для твари, разогревом перед настоящим шоу. Однако же он выстоял. Когда на него спустили свирепого бронированного волкодава, тот не просто выстоял, но и победил зверя, до этого служившего превосходным орудием казни для не слишком нужных бойцов.

То был первый поединок. Один из немногих, заставивших сердце покрыться чёрной коркой. Жажда жить обернулась яростью и абсолютным безразличием к другим людям. Каждый из тех, кто выходил против него, кто ступал на пропитанную кровью песчаную арену, был всего лишь преградой. Будь в руках нож, меч или что-то потяжелее, да хоть осколок ребра – плевать. Противник должен был умереть. В живых оставался только один.

Таких поединков было много. Разменяв полсотни, Норико перестал считать. Со временем он понял, что против него перестали выпускать тех, для победы над которыми необходимо было превозмогать себя. Его противниками становились те угрозы, что можно было легко ликвидировать. Он стал не просто рабом, которого можно легко обменять на рынке. Он стал той вещью для этих грязных сволочей, на ком можно хорошо заработать денег.