По следу Саламандры

Ведь он все сделал правильно. Он одним только чутьем и наитием вычислил этого мерзкого Флая[17]. Он определился с кругом поиска, ходил, вынюхивал и выспрашивал там и сям. Но иногда спрашивать даже и не требовалось. Придя в какое–то место, Шмидт чувствовал, что это не то, Флая здесь не было и не будет. Он настиг его. Он подобрался к нему вплотную, вот только не сумел его схватить.

Это было невероятно!

Неправильно, вот что!

Возмутительно и неправильно.

Шмидт никак не мог понять, что сделал не так. Он не подвергал свои действия анализу. Не в его натуре анализировать. Он должен был чувствовать. Но он не чувствовал ошибки.

Он знал тем не менее, что ничего необратимого не произошло. Флай не уйдет от него. Шмидт теперь ощущал Флая. Он видел его глаза. Флай был таким же, как он — Шмидт.

Да, конечно, Флай был мерзкой крылатой тварью — врагом людей. Врагом только лишь потому, что был иным. Он был чужим и чуждым.

Но в то же время его стремления были понятны Шмидту. Флай сосредоточен на своей задаче, своей миссии, своей цели. И значит, он не будет скрываться. Он будет делать дело, которому предназначил себя. Он постарается выполнить свою миссию в любых обстоятельствах — под огнем и в стремнине потопа. Даже прощаясь с жизнью, Флай будет тянуться мертвеющей рукой к оружию, чтобы осуществить свой замысел.

Шмидт не размышлял о том, какое дело задумал Флай, но он теперь чувствовал это существо. Флай был таким же чудовищем, крадущимся во мраке, как он — Шмидт. И значит, они снова встретятся.

Непременно.

Однако господину Бенелли не объяснишь этого. Кроме того, Шмидт, даже обладай он красноречием, не смог бы передать своих чувств, потому что не формулировал и не анализировал их.

Но даже если бы он знал слова, которые помогли бы ему в этом нелегком деле… Даже если бы он разобрался в себе, к чему никогда не стремился, он и не подумал бы объяснять своему боссу сложных резонов, из которых следовало, что катастрофы не случилось из–за того, что Флай на свободе.

Для господина Бенелли все ясно и просто. Шмидт должен был схватить Флая и не сделал этого. А значит, провинился.

Шмидт не станет оправдываться. Он доложит все как есть. Еще он должен будет рассказать о том, как собирается поймать Флая. Шмидту даже в голову не приходило, что он ни слова не сможет сказать о том, как именно он собирается ловить беглеца. Он собирался сказать, что пойдет по следу Флая и настигнет. Он не потеряет след. Он теперь чувствует его.

И ни на секунду Шмидт не задумывался о том, как отнесется к этому его босс.

Такая вот путаница.

* * *

Лена отнеслась к тому, что ее зачислили в какие–то мифические персонажи, весьма легкомысленно. Это лишь на миг озадачило ее, но тут же забылось.

То ли дело Флай. Он сразу приосанился и величественно кивнул каким–то своим мыслям.

В глубоком молчании, в торжественной тишине, которой трудно ожидать при огромном скоплении восторженных людей, собравшихся на побережье, начало происходить волшебство.

Море налилось изумрудным сиянием. Лучи солнца сверкали на гранях воли. Казалось, из пучины поднимаются вызванные светилом огни, всплывают и начинают пляски на волнах…

Лена залюбовалась. В какой–то миг она уверилась: да, это и есть волшебство, на которое собрался народ — и преисполнилась благодарности загадочному крылатому, который, невзирая на ее усталость и уговоры сразу проводить ее «домой» притащил ее сюда.

Она решила — никогда не забудет этой красоты, какой бы долгой и увлекательной ни оказалась ее дальнейшая жизнь.

Она ошибалась.

Это была только прелюдия к чуду.

Едва солнечные лучи коснулись береговой линии, пляж вспыхнул и засиял яркими лучами всех цветов радуги, начал играть и переливаться, словно весь был усыпан драгоценностями, а не крупной галькой.

Угол освещения менялся, сияние усиливалось и менялось вслед за движением лучей светила.

— Ух… — сказала Лена восторженно.

И едва она хотела повернуться к стоящему позади нее Флаю, чтобы поблагодарить его за это зрелище, весь берег буквально взорвался.

Тысячи, сотни тысяч огромных разноцветных бабочек лавиной взвились в воздух и закружили в причудливом танце. Лена почувствовала, что сердце ее разорвется сейчас.

Это — действительно волшебство. Подлинное, всамделишное — настоящее чудо.

Не фокус–покус и не морок колдуна из сказки.

Чудо как оно есть!

— Это прибойники, — сказал Флай, стоящий позади, — раз в году, в этот день они вылупляются из своих коконов, чтобы совершить танец любви, оставить потомство на пляже в полосе прибоя и умереть. Большую часть жизни они проводят в виде личинок, по мере роста достраивая домики из прибрежной гальки. А в этот день совершают чудо.

Великолепное разноцветное облако бабочек, кружась и сверкая, поднималось все выше и выше, пока не превратилось лишь в слабое марево в вышине.

То тут, то там среди клубящегося воздуха вспыхивали цветные блики, когда лучи отражались от крыльев.

— Как здорово! — сказала Лена.