По следу «Серого». Автобиографическая повесть (книга первая)

Время близилось к обеду, поэтому кто-то в его предвкушении завел разговор о каше с маслом, вспоминая, как готовила ее в русской печи его мама. Все представили как каша с раннего утра до обеда томится в чугунке или глиняном горшке, покрываясь сверху золотистой корочкой, какой исходит от нее неповторимый, душистый, вкусный аромат. От этих кулинарных мечтаний у нас свело желудки.

– Прекрати издеваться над людьми! – не выдержали мы. – Изверг!

Животы у нас урчали как мотор «студебеккера» или будто внутри нас играл целый духовой оркестр.

– Закончить перерыв! Командирам отделений приступить к занятиям!

– Опять двадцать пять! «Три шаги налево, две шаги направо», – передразнивая Агишева, монотонно произнес Леша Романов, – Когда же наконец это всё кончится?

Ругая в сердцах старшину, а заодно с ним и остальных наших командиров, «не дающих нам спокойно жить» (будто бы именно они являлись для нас главными источниками беспокойства), мы направились к месту построения. И хотя старшина пребывал сегодня в неплохом настроении, все равно шутки с ним были плохи. Стоило кому-либо замешкаться, как Агишев грозно и сердито окриком предупреждал:

– Стой спокойно! Чего крутишься как вша на гребешке! Еще одно замечание – и получишь наряд вне очереди!

– Строй, – наставлял нас Агишев, – является священным местом. Крутиться и разговаривать в нем – все равно, что отвлекаться посторонними делами во время церковной службы.

И солдат замирал по стойке «Смирно», вытянув руки по швам.

Но, несмотря на строгость Агишева, были у нас свои средства для подкупа старшины, тайные ключики к его сердцу. Мы знали, что он питает особую слабость к тому, как внешне выглядит солдат – т.е. к соблюдению им формы одежды, поэтому, чтобы потрафить старшине, появлялись перед ним в начищенных до блеска сапогах, в чистой, застегнутой на все пуговицы и подшитой белоснежным подворотничком гимнастерке. На шинели отсутствовали грязные разводы, обычно остающиеся после полевых занятий, а отполированная пряжка ремня как зеркало отражала солнечные лучи.

Лично нам свой собственный внешний вид в таких случаях представлялся идеальным и безупречным, но у Агишева были свои, более высокие критерии и особое мнение на этот счет, поэтому мы всегда «чуть-чуть» недотягивали до нужных оценок. А если это происходило, и нам объявлялись поощрения, то это означало, что мы в глазах Агишева вырастали до необходимого уровня.

Его лицо светилось улыбкой:

– Наконец-то вижу настоящего бойца! Молодец! За образцовый внешний вид объявляю благодарность!

– Служу трудовому народу!

Да, заслужить похвалу у Агишева было очень сложно. Но мы знали, как это можно сделать. Второй «слабостью» старшины были строевые песни.

Скажу без лишней скромности, что в батальоне лучше минометчиков никто их не исполнял, и старшина этим очень гордился. На строевых смотрах мы неизменно занимали первые места, обходя постоянных наших конкурентов – пулеметную роту, взводы ПТР, разведки. Между нами постоянно шла острая борьба.

…Отмаршировав очередной круг по плацу, строй, повинуясь командам взводного, замер на исходной точке. Мы уже привыкли к тренажу и подумали, что нас опять будут гонять туда-сюда, как вдруг привычный ход занятий был прерван появлением в дальнем конце плаца начальника штаба батальона. Его сопровождал командир минометной роты лейтенант Страхов.

Командиры взводов отреагировали немедленно:

– Первый взвод, ко мне! В две шеренги становись!

– Второй взвод, ко мне! В две шеренги становись!

– Третий взвод, ко мне! В две шеренги становись!

Через полминуты минометная рота была готова к встрече начальства.

За всю историю существования нашего батальона в должности начальника штаба сменилось несколько человек. На моей памяти их было четверо: капитаны Зибарев, Иванов, Сысоев и Чурин. Больше всего мне запомнился Василий Давыдович Иванов.

Нам, солдатам, реже приходилось лично общаться с начштаба, но по наблюдениям, из разговоров с офицерами нашей роты, мы сделали для себя вывод, каков он, начальник штаба. Он был несколько суховатым в общении, немногословным человеком интеллигентной наружности, пунктуальным, я бы даже сказал, педантичным. Иванов всегда требовал безукоризненного, точного и своевременного исполнения своих распоряжений и не терпел, когда кто-то из подчиненных ему офицеров проявлял нетребовательность, а тем более лично нарушал установленные правила.

– Как вы можете командовать людьми, если сами являетесь для своих солдат и сержантов эдаким негативным примером для подражания? – распекал он нерадивых командиров. – Запомните старую истину: не научившись подчиняться, вы не сможете научиться командовать! Плох тот командир, который требует одно, а сам делает совсем другое!

Мы ни разу не слышали, чтобы Иванов когда-либо повысил на кого-нибудь голос. Он считал, что разговор на повышенных тонах – не достоинство или должностная привилегия командира, а его недостаток. Это унижало его.