Это был Старый Клод (которого называли так в отличие от Молодого Клода — старшего садовника). Уже двадцать лет он исполнял в семье Денуайе обязанности
Картина тоже оказалась знакомой — фамильный Сезанн, прекрасное полотно, когда-то принадлежавшее Ренуару. Андре точно помнил, что она висела в большой гостиной над богато украшенным камином. Камилла заставила его сделать серию крупных планов, чтобы, по ее словам, запечатлеть восхитительный почерк мастера, но ни один из них так и не появился в журнале. Повинуясь скорее инстинкту фотографа, чем обдуманному плану, Андре успел несколько раз снять Клода на крыльце, до того как его закрыл появившийся из-за угла дома пикап — обычный грязно-голубой «рено», какие насчитываются сотнями в любом французском городке. На боку у него красовалась черная надпись: «
К нему подошел Клод, и вдвоем они тщательно упаковали картину. Потом она отправилась в багажник, а двое мужчин, закрыв машину, скрылись в доме. Все это было заснято на пленку.
Андре опустил камеру. И как это понимать? На ограбление не похоже — вряд ли дом станут грабить средь бела дня и в присутствии верного Клода, за плечами у которого двадцать лет беспорочной службы. Возможно, картину отправили на реставрацию или захотели поменять раму? Но почему в пикапе сантехника? Странно. Очень странно.
В конце концов Андре вынужден был признать, что это совершенно не его дело. Он вернулся в машину и по респектабельному, чистому и сонному Кап-Ферра медленно поехал в сторону Ниццы.
Разочарование — кстати, совершенно беспочвенное, поскольку Мари-Лор могла, во-первых, просто не узнать его, а во-вторых, при ближайшем знакомстве оказаться-таки богатой испорченной сучкой — не помогло Андре получить максимум удовольствия от выходного дня. В отличие от Канн, впадающих в спячку всякий раз, когда заканчивается сезон, проходит фестиваль и убираются восвояси туристы, в Ницце жизнь продолжается круглый год. Рестораны не закрываются, рынки работают, на улицах кипит жизнь, машины катятся, а по Английской набережной масса народу бегает трусцой, любуясь на море. Словом, город дышит, потеет и живет.
Андре прогулялся по улочкам Старой Ниццы, заглянул на рыночную площадь Сен-Франсуа, чтобы полюбоваться на только что выловленных обитателей Средиземного моря, выпил пива в уличном кафе и прямо из-за столика с помощью длиннофокусного объектива поснимал продавцов и их клиенток — почтенных местных матрон, больших знатоков салатов и бобов, умеющих и любящих поторговаться. Перекусив
Дождь начался, когда он уже возвращался в Сен-Поль, шел всю ночь и не перестал утром, чему Андре даже порадовался. В дождь было не так обидно уезжать, хотя расставаться с югом Франции, как всегда, не хотелось.
Пальмы, обрамлявшие шоссе, промокли и зябко ежились под дождем. Приехав в стеклянно-бетонный аэропорт, Андре вернул взятый в аренду автомобиль и занял место в длинной очереди на регистрацию, состоящей, похоже, из тех же самых непоседливых бизнесменов, что летели вместе с ним из Нью-Йорка, а также из небольшой прослойки отпускников, возвращающихся домой с загаром и облупившимися носами.
— Привет! Как дела?
Андре обернулся и обнаружил свою соседку по прошлому перелету — ту самую, что страдала редкой фобией. Он улыбнулся и кивнул, но та сочла, что этого недостаточно.
— Как съездили? Поели чего-нибудь вкусного? Представляете, я была в Каннах в таком крутом ресторане, «Да что-то такое Руж»… погодите, у меня тут была их карточка.
И она добыла из сумки толстый ежедневник «филофакс». Очередь двинулась вперед на одного человека. Мысленно Андре взмолился, чтобы самолет оказался набитым битком и чтобы ему досталось место как можно дальше от места его новой знакомой.
4