– Наконец-то ты познаешь истину, человек. Много времени понадобилось тебе для этого! Когда ты будешь умирать, ты, быть может, поймешь, что сила инглезов и богатых длится только до того часа, пока ты ее терпишь.
Дивона сделал паузу и добавил безразличным голосом:
– Я вижу, что больше мне нечего сказать вам. Мир вам, люди. Я устал и хочу спать.
Люди зашевелились, но никто не поднялся. Раздались возражения:
– Нет, нет. Мы не уйдем. Мы поймем тебя. Говори!
– Хорошо, – ответил дивона. – Я расскажу вам о делах других людей и о примерах, достойных подражания…
Над глиняным городом висело не видимое во мраке облако тончайшей горячей пыли. Дыхание людей казалось знойным.
Духота в зале умерялась размахами громадного веера, подвешенного к потолку. Бесшумный мотор приводил в движение широкие лопасти. Искусственный ветер разгонял табачный дым и освежал обширную столовую.
На белой скатерти стояли электрические вентиляторы.
Тихое жужжанье пропеллеров помогало вееру и не мешало разговаривать.
– Вы положительно делаете из меня ходячую справочную книгу, мой дорогой Сэгельсон, – самодовольно шутил за вином и десертом генерал сэр Барнс Этрам.
– Ничего не поделаешь, мы всегда торопимся, а от такого чичероне, как вы, не отказался бы и сам президент, –
польстил Сэгельсон. – Я всегда хочу понимать все, что видят глаза. Например, сегодня этот грязный нищий бросил в нас камень…
– И не добросил его…
– Вот именно. Не понимаю его психологию. Он сумасшедший, а? Ведь здесь не запирают сумасшедших? Я
рассуждаю так: у нас каждый парень, у которого ладно с мозгами, выберет удобную позицию на верный выстрел, влепит пулю в цель и удерет, если это нужно.
– Был такой разбойник Баче-Сакао, он же Хабибулла, сын водоноса. Счастливый соперник афганского падишаха
Амануллы, калиф на час… А вы не помните, полковник, какой смертью закончились дни его недолгого величия?
Вопрос показался полковнику Сэгельсону совершенно не идущим к делу. Он сморщил лоб, пытаясь вспомнить, и ответил наугад:
– Кажется, его пристрелили? Нет, зарезали.
– Память изменяет вам. Был зарезан законный преемник Амануллы, Надир-Хан. А Баче-Сакао был судим афганским судом по мусульманскому праву и по приговору был побит камнями во рву кабульского кухендиза, городской крепости, в ноябре 1929 года.
– Бр… – поежился полковник. – Паршивая, собачья смерть. Но позвольте, какая же связь с нашим бродягой?
– Прямая и простая. Камень в руке мусульманина выражает проклятие. И совершенно не обязательно попасть в цель. Уверяю вас, что далеко не каждый брошенный собравшейся толпой камень долетал до Баче-Сакао. Я был там и видел. Но это ничуть не мешало символичности народного проклятия и реальности самой казни.
– Черт побери! – злобно воскликнул полковник. – Теперь я буду обращать больше внимания на того, кто, будь он сам проклят, посмеет бросать в меня камнями!
– Советую вам ограничиваться более меткими, чем сегодняшний дервиш, – порекомендовал генерал.
В зал вошел метрдотель-европеец и торжественно доложил:
– Мистер Касим-Хан!
За слугой появился тот самый красивый высокий человек в шелковом костюме и белой чалме на голове, которого обличал дивона Эль-Мустафи.
Совершенно как в оперетте «Баядерка», как показалось полковнику Сэгельсону, Касим-Хан приложил ладонь к груди и наклонил голову для общего поклона. Затем он по-европейски пожал всем руки и непринужденно уселся, не ожидая приглашения.
Полковник вопросительно взглянул на инженера Никколса, и тот представил гостя:
– Мистер Касим-Хан, видный деятель и негоциант.
Мистер Касим-Хан был нашим генеральным подрядчиком по найму и расчетам с рабочей силой во время строительства базы.
– Я поспешил сюда, чтобы приветствовать моего старого друга, достопочтенного сэра Барнса, а также и вас, многоуважаемый полковник, и поздравить вас с благополучным прибытием. Я был заблаговременно извещен нашими общими друзьями, – говорил Касим-Хан, играя низкими нотами голоса.
– Очень приятно, мистер Касим. Надеюсь, все в порядке и нет никаких спорных претензий? Как, Никколс, вы не собираетесь жаловаться друг на друга?
– Вполне удовлетворен нашей совместной работой, –
опередил Никколса Касим-Хан. – Надеюсь на дальнейшее плодотворное сотрудничество. Я могу всегда поставить любое количество рабочих. То же самое относится к материалам. Могу оказать кредит на самых выгодных условиях и на разумные сроки. Мой девиз – братство и взаимопонимание, дружба наций и взаимопомощь.
– В свое время, в свое время, – не слишком любезно отозвался полковник. Ему не понравилась развязность мулата, как он про себя окрестил неожиданного визитера, и, чтобы поставить его на место, Сэгельсон небрежно бросил:
– Итак, хорошо заработали? Неплохо набили себе карманы на подряде, признавайтесь?
Лицо Касим-Хана выразило возмущение. Он откинулся на спинку плетеного стула и протестующе вытянул руки с растопыренными пальцами.