По слову Блистательного Дома

За меня, честно говоря, как я понял, пили в основном из вежливости. Похоже, означенный Саин излишней популярностью здесь не пользовался. Однако сообщение о том, что от моего меча пал гиршу, вызвало у присутствующих реакцию, по энергичности сходную с фестивалем самбы. А когда шкура была притащена и растянута на стене, и господа казаки рассмотрели прорехи, оставленные клинком, меня едва не смыла волна народного ликования, выразившаяся в массовом похлопывании по плечам, тостировании и стучании бокалами. Причем последний элемент реализовывался с такой живостью, что большая часть напитков, наполнявших емкости, оказалась на полу.

Новый всплеск энтузиазма вызвало живописное повествование о моем потрясающем героизме в процессе столкновения со степными. Причем эти достаточно взрослые любители жизнерадостных мясорубок невероятно внимательно выслушали детальнейший рассказ, активно обсуждая мельчайшие детали и регулярно прерывая сказителя профессиональными вопросами.

Когда веселье стало принимать угрожающие очертания и стали озвучиваться идеи о необходимости выпивания двух кубков за один тост, я тихонько выбрался на свежий воздух.

Так странно. Сколько я ни читал фэнтезийных романов, герой вечно выходит ночью во двор и поднимает голову. Наверное от удовольствия. И вечно упирается взором в абсолютно чуждое его человеческой натуре звездное небо. Совершенно непонятно, почему чуждое. Потому что рисунок созвездий иной?

Я, наверное, в астрономии чрезвычайно туп и из всех созвездий только чашку Малой Медведицы разглядеть могу. Так что небо мне чужим не казалось. Небо как небо. Звезды как звезды.

– Что, любуешься? – под ухом раздался голос Фандага. – Да, ночка хорошая.

– Ага. Темная, – в тон ему отозвался я.

– Темная, – согласился он. – В самый раз в Степь сгонять.

Меня от такой идеи пробрал озноб.

– Ну да. Улус – другой вырезать. Степных меньше, Степи больше.

– А злой ты стал, – укорил Фандаг.

– Так по голове же ударили, – привычно отмахнулся я.

А он как не заметил.

– Не любил ты раньше Хушшар. Не воины, говорил, разбойники.

– Это вы чужим разбойники. А своим – добытчики.

В свете звезд удивленно блеснули глаза.

– Ну а как же честь воинская? А вызов как же?

– А Степные о чести думали, когда ваши починки жгли? – И сам ответил: – Нет. Честь – это правило игры для двух сторон. А если для одной честь – вещь избирательная, то и резать его надо избирательно. Сегодня отпустил бы тебя Бадала, будь ты слабее?

– Вряд ли.

– Вот-вот.

– Погоди. Так мы же с тобой из-за этого и разругались в последний раз. А сейчас ты мне мои же слова и говоришь. А я вот с тобой спорю.

– Растешь, дядька. Так ли я был прав в тот раз? Так ли ты был не прав?

Помолчали.

– Не бери в голову, – успокоил Фандаг.

А я не стал развращать средневекового человека неприличным продолжением этой фразы. Зачем?

– Пойдем, выпьем, братча, – придавил мне плечо тяжелой рукой атаман.

– Неохота, – ответил я, необидно опустив плечо, отчего мощная конечность соскользнула. – Ты мне лучше о бешмете расскажи.

– Погоди, вина принесу.

С каждым днем я все больше убеждался в сугубой скудности своих познаний об этом мире, и многие пробелы не мог заполнить даже всезнающий Тивас. Собственно, ничего удивительного в этом, конечно же, не было. Дома меня абсолютно не интересовала процедура свадьбы у тех же якутов, например. Вернее, мне, конечно же, было бы любопытно поприсутствовать на этом мероприятии. Но в связи с отсутствием острой необходимости подобные познания к категории жизненно необходимых отнести было, конечно же, трудно. А в данном случае ситуация складызалась несколько иначе. Если первые встреченные мной, относительно дружественно настроенные люди такое серьезное внимание уделяют вопросам туалета, то необходимо знать, как надо правильно одеваться. Стоит напялить какую-нибудь тряпку, и нанесешь тем самым кому-либо оскорбление. А народ здесь сложный, средневековый, обидчивый. Надо оно мне?

Вернулся Фандаг, приволок приятных размеров бурдюк и пару кожаных кубков.

– Давай сначала глотки промочим.

Промочили, помолчали. А потом меня начали просвещать.

Оказывается, Хушшар поклоняются Вечно Синему Небу, и цвет его для них священен. Поэтому подавляющее большинство народов, граничащих с этими деятельными смельчаками, одежду сине-голубой гаммы предпочитают не использовать, дабы ненароком не обидеть усатых гордецов с гипертрофированным чувством собственного достоинства. Хушшар носят синее сами.

Мальчишки и девчонки щеголяют в белоснежном холсте. Детки растут, по хозяйству помогают, на охоту бегают. А вещички их сначала голубеют, а потом и синеть начинают. Меняется качество ткани, грубый холст сменяется тяжелой прохладой шелка, безрукавка прячется под роскошную рубашку с сапфировыми пуговицами, которую перехватывает широкий серебряный пояс. На плечи ложился бешмет с богатым серебряным шитьем, по которому знающий человек может рассказать всю биографию владельца, его геройства и победы. Голову юнца после первого геройствования покрывают синим платком, а голову зрелого мужчины – уже чалмой.

– А женщины?