По слову Блистательного Дома

Деятельные соратники Дагобера решили выйти из ступора и атаковали сокрушителя их военного лидера, но их порыв был пресечен самым решительным способом. Какие-то белые росчерки сверкнули в воздухе, и четверо атакующих почти одновременно вылетели из седел. Во мне окрепла уверенность, что Баргул один, как минимум, в двух лицах, но из-за деревьев показался невысокий крепкий конек, на котором как влитой сидел коренастый паренек в кожаном доспехе и римском шлеме, заляпанном, очевидно, в целях маскировки неизвестно чем.

– А вот и Брат мой, Баргул, – информировал нас подскакавший Хамыц.

Молодой, лет двадцати, паренек, свежая физиономия то ли смуглая, то ли немытая, веселые щелочки глаз, улыбка во все зубы. Не слезая с коня, собрал стрелы и подъехал к нам. Приложил руку к груди.

– Пусть ровной будет ваша дорога, достойные.

Баргул повернулся к лесу, пронзительно свистнул, и из-за деревьев, весело постукивая о землю копытами, вышла шестерка коней. Впереди бодро топотал конек-горбунок, маленький, коренастый, злющий, а за ним на поводу уныло покачивались остальные, придавливаемые тяжелым грузом.

– Не купцы ли вы, отважный Хамыц? – спросил Тивас.

Тот в ответ с удовольствием захохотал.

– Ай, правду ты сказал, чернолицый, ай, правду, – хлопнул себя ручищей по колену. – Купцы мы и есть. Только, бывает, золотом платим, а бывает, и сталью. Как случается, так и платим.

«Ну вот, – подумал я, – теперь и разбойников встретили, только опять каких-то неправильных».

– Зачем так грустно смотришь на меня, достойный Унго. Не разбитчик я, не думай. В балце мы с моим побратимом были. Теперь домой возвращаемся. Подарки везем. Вот брата моего женить хотим. А у них традиция есть – за жену подарок большой отдавать надо. К румам ездили, хорошую добычу взяли. Недавно коней хороших без седоков встретили. Вот с собой ведем. Будет Бейболат доволен. Отдаст за Баргула одну из дочерей своих. А, побратим?

Лучник белозубо улыбнулся.

– Плохо мы говорим, – вдруг решил Хамыц. – Неправильно. В одном бою с одним врагом бились, а чашу вина за это еще не подняли. – Он привстал в стременах, огляделся. Повернулся к нам: – Близко совсем место хорошее я вижу. Пойдем лучше там поговорим. Эй, брат мой младший, – возгласом оторвал он Баргула от лицезрения поверженных. – Осталось ли то черное вино, что у румов мы взяли?

Тот кошкой извернулся в седле, коленями повернул коня, подъехал к одному из гужевых, что-то отвязал и перебросил через луку приятно раздутый бурдюк из здоровенного козла. Подъехал к нам, молча перебросил его на круп коня Хамыца.

– Немногословен мой брат, – одобрил он действия побратима. – Осмотрись здесь пока. Что полезное будет – собери.

Я, честно говоря, ожидал критических замечаний со стороны рыцарственного Унго. Но тот неожиданно одобрил действия мародеров.

– Не стоит бросать оружие на порчу, а коней на поживу зверью лесному. Разумнее это все собрать и поменять с тем, кому все это нужно, на золото ли или на нечто, нам необходимое. Ибо если брать мы будем все силой оружия, то поселяне могут попытаться нас извести.

Я, едва не открыв рот, смотрел на этого идеолога мародерства и постепенно понимал его правоту. До меня медленно доходило, какая пропасть лежит между нашими моделями мировосприятия.

Унго, о чем-то поразмыслив, непринужденно спросил у Тиваса:

– Ответь мне, достойный клирик, а в цене ли здесь кожа человечья, ибо воин сей, стрелы столь ловко мечущий, почти не повредил шкуры вражьи, и если спрос на них имеется…

Но Тивас не дал продолжить.

– Нет, не в цене в этих землях такой товар. И изделия из такой кожи здесь не в ходу.

– Благодарю, – ответствовал Унго и обратился ко мне: – Дозволит ли мне достойный аладар помочь этому воину, ибо не надлежит мне присутствовать при беседе вождей.

Я многозначительно качнул головой. Тивас тоже решил не участвовать в процедуре выдвижения меня в лидеры. Это официально. А на самом деле он, похоже, просто решил спихнуть на меня обустройство лагеря.

– А я дозорным буду, пока друзья наши трофеи соберут, – принял он на себя тяжелую обязанность.

– Хорошее место, – оценил Хамыц укромную полянку, посреди которой весело бурлил родник, который неведомый умелец не поленился обложить камнем. Любил, наверное, руками мастерить, потому и оставил на невысокой широкой стенке сплетенный из бересты ковшик. – Как думаешь?

– Хорошее, – не смог не согласиться я, разглядев чуть дальше в тени деревьев сложенный из окатышей очаг. Похоже, нередко здесь люди останавливаются. – Давай туда.

Скоро кони наши, заботливо укрытые попонами, уютно хрумкали зерном в привязанных к мордам торбах. На костре бурлила крупа, щедро удобренная окороком, в углях запекался мутантный рогатый заяц, ну а на расстеленной тряпице горками высился нарезанный сыр, завернутое в душистые листья мясо.

– Куда путь держишь, отважный? – спросил я, когда мы наконец закончили хлопоты.

– Ха, – грустновато ухмыльнулся певец. – Раньше домой ехал. Сейчас куда ехать, не знаю. А сам ты из этих краев будешь?

– Да нет.