По старой дороге далеко не уйдешь

— Буданов человек заводской, — мягко заговорил он, — привык к иным порядкам и, само собой разумеется, хочет исправить положение. В общем, письмо-то правильное, Кочкарева защищать нам с тобой не стоит. Иначе Буданов напишет куда-нибудь еще. Теперь проверяют каждый факт, а их в письме указано много, и если хотя бы половина окажется верной, нас не похвалят. Нет уж, пускай работает комиссия и докладывает дирекции, как и что.

Прутиков достал носовой платок, провел им по лбу.

— Все-таки Буданов должен был бы сначала посоветоваться с нами, — неуверенно сказал он.

— Ну хорошо, предположим, что Буданов пришел бы. И что бы мы сделали? — Уверов в упор поглядел на Прутикова. — Ровным счетом ничего!

— Во всяком случае, мы были бы в курсе событий, а то получилось все как-то без нас.

Уверов рассмеялся:

— Без нас!.. А ты что, поставил бы под письмом свою подпись? Или как секретарь партбюро пошел бы в дирекцию уведомить ее о фактах, изложенных здесь? Что-то прежде я в тебе этого не замечал. Зачем же обвинять человека в том, в чем виновны мы сами? А мы виноваты в том, что потеряли доверие людей к себе! Не знаю как тебя, а меня это тревожит. Жизнь есть жизнь, от нее нельзя отмахнуться, мы же за последнее время только и делаем, что от всего отмахиваемся. А имеем ли мы такое право и как руководители, и как ученые?

Прутиков поежился.

— Ну извини, ко мне это не относится. Я не отмахиваюсь и при случае всегда стараюсь вмешаться.

— В угоду кому и чему? — парировал Уверов, но, почувствовав, что горячится, махнул рукой. — Давай говорить о деле. Пускай Голубев назначает комиссию, он главный инженер, ему и карты в руки. Комиссия все выяснит, а дирекция пусть решает.

Маленькие глазки Прутикова сощурились.

— Значит, ты хочешь, чтоб дело обошлось без нас, без партийной организации? Отмахиваешься, как только что ты изволил выразиться, сам?

— Какое же ты хочешь принять участие? — не сдавался Уверов. — Хочешь объявить Буданова дезорганизатором, лишить его инициативы, чтобы впредь он не поднимал щепетильных вопросов?

Прутиков ничего не ответил.

— Если ты действительно хочешь помочь делу, тогда давай подумаем вместе. Лично я не вижу другого пути, как создание компетентной комиссии. — Уверов замолчал, полагая, что наконец убедил Прутикова.

Тот в ответ кивнул:

— Пусть будет так.

Выйдя от Уверова, Прутиков задумался. Все труднее становится работать. В следующий раз, когда будут выбирать в партбюро, он, пожалуй, даст отвод своей кандидатуре. Пускай работают сами — он посмотрит, как у них получится.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Однокомнатная квартира Буданова была угловая, одна сторона ее выходила на юго-восток, другая — на юго-запад. В ясные дни с утра и до вечера в окна лилось солнце, и комната, оклеенная светлыми обоями, была веселой. До переезда в нее Иван жил в старом, деревянном, без газа и водопровода, доме, с залатанной крышей, с простенками, где одно бревно выпирало из-под другого. Под балками стояли подпорки, потолок пожелтел от подтеков. Когда шел дождь, в подставленную посуду со звоном падала мутная вода. Это так досаждало и выматывало нервы, что Иван не выдерживал, срывался и уходил куда-нибудь.

Когда он получил новую квартиру, то с такой любовью ее оборудовал — делал полки, прикреплял шторы, врезал замок, переносил штепсели, — что не замечал, как летело время. Он выбросил всю старую мебель, купил новую, комната выглядела у него по-современному, и сам-то он стал другим. Раньше обычно вставал с постели, кое-как умывался и бежал на работу. Сейчас же стелил на пол коврик, включал приемник и занимался зарядкой. Потом шел в ванную, вставал под душ, под освежающий поток воды. Легким и пружинисто-собранным выходил он из ванной, и заряд бодрости сохранялся в нем до конца дня.

На улице, где он теперь жил, когда-то были огороды. Сейчас же это был новый микрорайон со своими магазинами и мастерскими бытового обслуживания. В красивых двухэтажных домиках располагались детские сады и ясли, кругом были разбиты скверики. Все Ивана устраивало — и район, и новая работа. У него и мысли не возникало, чтобы уйти из института, несмотря на сложившиеся для него неблагоприятные обстоятельства. Новая жизнь казалась необыкновенно интересной, и потому он так упорно боролся, твердо убежденный, что в конце концов одержит победу. Это заполняло его всего, скрашивало одиночество. После того как он еще подростком перебрался в Москву, следом за ним в столицу приехали его отец, мать и младший брат. Брат погиб на фронте, потом умерла мать. Отец, работавший на стройке, простудился, заболел крупозным воспалением легких и в сорок девятом году скончался. С тех пор Иван жил один и очень нуждался в хозяйке дома. С Наташей он не мог связать свою жизнь — слишком разные они. Но он не падал духом. Неприятности не убивали, а, напротив, закаляли его.