По старой дороге далеко не уйдешь

Десятки молотков одновременно взметнулись кверху. Поднялся стук и звон. Слева от Ивана стоял высокий мужчина с длинными, как слеги, руками. При ударах щеки его дергались, а брови поднимались. С другой стороны трудился в поте лица парень, ранее уже работавший молотобойцем. Этот бил метко и сильно, и при каждом ударе зубило у него так и вгрызалось в железо. Самое главное для Ивана было не отстать от них. Поджав губы, он торопился и старался бить по возможности сильнее. Но при всей старательности после двух-трех ударов обязательно попадал по руке. Однако он не чувствовал боли — ему важно было успеть.

Первой сделанной им вещью был слесарный молоток. Потом он изготовил плоскогубцы, угольник, ножовочный станок. Ему присвоили разряд, он стал слесарем.

Теперь каждое утро в толпе рабочих он шел на завод и в проходной с достоинством развертывал пропуск. Первое задание, потом первая получка — радости не было границ…

Все это Иван вспоминал с улыбкой, как люди вспоминают самое приятное в цепи приятных событий жизни.

Он встал с дивана, потянулся. Картины прошлого наводили на раздумья. Припомнилось время, когда мало было отечественного оборудования и инструмента, в основном только импортное. В памяти всплывали миниатюрные с мехами, как у гармоники, немецкие шлифовальные станки «юнги», массивные английские станки «черчили». Чувствовалась нехватка инженеров, техников. Советская промышленность только еще набирала силы. Иван изготовлял первые в стране штангены, микрометры, потом постигал тайны изготовления станков, приборов. Когда многое было освоено и сделано, началась война.

Иван снова опустился на диван, закрыл глаза. Перед ним предстала затемненная Москва, бомбежки. В полутемном цехе над станками, скупо освещая обрабатываемые детали, горели маленькие лампочки. Люди работали самоотверженно. Враг приближался к столице. Завод остановился, началась эвакуация. Станки ставили на железные листы и прямо из цехов тащили по снегу к железнодорожной платформе, грузили в вагоны. Работали днем и ночью. Последний эшелон уходил пятого декабря, а на седьмое Ивану была прислана повестка в военкомат. С самого начала войны, сколько ни подавал заявлений, его не отпускали ни в армию, ни в ополчение. Теперь у него открылась возможность попасть на фронт. Как начальник ни уговаривал Ивана, ни приказывал ему, он с эшелоном, отправлявшимся в тыл, не поехал. Теперь его уже ничто не могло задержать. Уехавший завод ликвидировал все брони на людей, которые по каким-то причинам оставались в Москве. Иван насушил сухарей, собрал рюкзак и в назначенный час явился в военкомат. Там было людно, надымлено, но тихо. Он подал документы в окошко. Их взяли, потом через несколько минут вернули обратно. Иван ничего не понимал: ему снова продлили бронь. «Как же так? — вскричал он. — Завод-то уехал, зачем мне бронь?» Кто-то сзади положил руку на его плечо. Он оглянулся и увидел одного из старейших начальников цеха с их завода.

— Ты вчера ночью слышал, как бабахали пушки? — тот загадочно улыбнулся.

— Слышал, — с наивным простодушием отвечал Иван.

— Так знай: наши пошли в наступление, погнали фашистов. Есть решение партии восстановить завод.

Иван не поверил: в печати об этом ничего не сообщалось. Два дня назад газеты писали: «ни шагу назад», «стоять на смерть». Два дня как эвакуировался завод, и вдруг сразу — погнали врага, завод восстанавливать. Как-то не укладывалось все это в голове. Но начальник цеха уже тащил его за собой: «Ждет срочная работа».

Завод стоял безжизненный. К проходной и к дверям цехов намело сугробы. В неотапливаемых цехах от мороза лопнули водопроводные трубы. И хоть шаром покати: ни станков, ни людей, ни металла. На следующий день приехал секретарь райкома. С трудом собрал человек двадцать каким-то чудом оставшихся рабочих и повел долгий деловой разговор. Было решено немедленно приступать к работе.

Будто наяву, Иван снова увидел холодные, пустые цехи. Стены и окна сплошь покрыты лохматым инеем. Женщины в телогрейках, рукавицах. Головы закутаны толстыми шалями — видны только нос и глаза. Мальчики-подростки в отцовских сапогах и шапках. Ивана назначили мастером. Надо было восстанавливать завод, подростков и женщин обучать ремеслу, выполнять задания фронта.

Женщины, прежде не работавшие на производстве, боялись подходить к станкам, у них дрожали руки, они путали суппортные ручки. Иван терпеливо ходил от одной к другой, объяснял, показывал, подбадривал.

А война сурово напоминала о себе. С фронта приходили похоронные. В цехе часто раздавались крики и плач. Горе захватывало все новые семьи. Однажды Иван пришел в цех и увидел страшную картину: станки стояли, женщины, собравшись в кучу, так плакали, что казалось ничто их не может остановить. Иван побледнел. Утешать, уговаривать было бесполезно и, как он считал, бестактно: сам-то он находился на брони. Не зная, что предпринять, он выбежал во двор.