По Старой Смоленской дороге

— …лично спас старшего сержанта…

Подполковник заинтересованно посмотрел на Беспрозванных, задержал взгляд на его крепко сколоченной фигуре. Тот стоял понурясь, опустив плечи.

— А почему невеселый? — спросил подполковник. — Кажется, тебе и клоун настроения не прибавил. Или устал? Мы ведь с замполитом пригласили на концерт желающих. А ваш помкомвзвода — рад стараться! — выдал приглашение за приказ. Что же это ты, Храпченко, опять дров наломал? Куда их тебе столько? Зима-то на исходе…

Ноль-ноль стоял, держа руки по швам; он виновато потупился и молодцевато отступил на шаг.

Он умело вел себя в минуты, когда начальство ругало и когда хвалило. Он был убежден, что правильный подход к начальству и отход от начальства — основа военной службы, они важны не менее, чем зычный голос и бравый вид. Когда начальство хвалило, на лице помкомвзвода было написано: «Всегда рад стараться. Вы же знаете, какой я служака. Ваш приказ для меня — закон!» Ну, а если начальство его ругало (что случалось значительно чаще), то всей позой и выражением лица Ноль-ноль подчеркивал, что рвется поскорей исправить допущенную оплошность или выполнить любое новое поручение.

Вот и сейчас на лице помкомвзвода можно было прочесть только преданность и рвение.

Подполковник махнул рукой и отвернулся.

— Разрешите обратиться, товарищ подполковник, — неуверенно попросил Беспрозванных.

— А что разрешить?

— Отлучку в медсанбат. За день успею туда и в обрат. Проведать Привалова, старшего сержанта. Шинель, вещмешок доставить.

— Ну что же… Только пройдет ли машина после такого снега? В Спас-Вилки дорога известная: Иван прошел — вот и вся дорога.

— А я как раз и есть Иван, — улыбнулся Беспрозванных и переступил с ноги на ногу.

— Машина утонет в первом сугробе, — гаркнул помкомвзвода; он сделал шаг вперед, держа руки по швам, ел глазами начальство.

— Тогда возьмите розвальни. А вы, Храпченко, обеспечьте лошадей.

— Есть обеспечить лошадей!

— Лучше всего возьмите на гаубичной батарее. Скажите я приказал. Там лошади поубедительнее. Все-таки овес жуют… Кстати, и у меня поручение есть. Привалов-то наш уже не старший сержант. Сегодня из дивизии прислали приказ. Младший лейтенант! Возьмите в строевой части копию приказа, отвезите в медсанбат. Может, и не придется Привалову больше командовать, но пусть хоть в офицерских госпиталях отлежится…

— Есть отлежаться в офицерском госпитале! — нелепо гаркнул Ноль-ноль.

Он бойко повернулся через левое плечо кругом и зашагал к землянке, каждым шагом подчеркивая свою исполнительность.

Шел он бодрой походкой, но в расстроенных чувствах. Вот и Привалов обскакал его со званием. Шутка сказать, как выдвинулся — младший лейтенант!

«Везет же человеку!» — подумал с завистью помкомвзвода, совершенно забыв в ту минуту, кому он завидует, забыв, что Привалов тяжело ранен, еще неизвестно, поставят ли его на ноги военврачи разных рангов или запишут в инвалиды. Помкомвзвода не видел Привалова после ранения и никак не мог представить себе этого удачливого, самоуверенного, веселого, пышущего здоровьем парня на госпитальной койке беспомощным, страдающим, а может быть, безногим…

В землянке уже знали, что Привалову присвоено звание младшего лейтенанта. Судили и рядили — вернется он в полк или напрочь отвоевался. Шульга принялся рассказывать чудеса про офицерские госпитали. Его послушать, есть такой госпиталь, где дают обед из четырех блюд и каждый день компот, где пять раз в день меряют температуру, а клизмы делают из газированной воды.

Евстигнеев опять принялся ворчать: правильно, что командирам выдают офицерский паек, но после ранения все становятся равны, и солдата в госпитале следует кормить и поить так же, как офицера и даже генерала — невзирая на чины!

Матусевич заявился в землянку для того, чтобы собрать вещи Привалова. Нужно поглядеть, что у него там в сидоре.

Так и есть, на добрую половину он набит письмами; иные конверты и треугольники даже не распечатаны. Матусевич растерянно подержал в руках толстую пачку фотографий, затем перебрал их, не задержавшись взглядом ни на одной девице. При этом вполголоса напевал любимую песенку Привалова:

Вся земля девчат полна,
А Маруся лишь одна.
На какую ни взгляну,
Вижу лишь ее одну.
В продолжение двух лет
Я вожу ее портрет.
Я вожу ее портрет —
Может, зря, а может, нет.

— Чей портрет ты повезешь в госпиталь зря, а чей портрет — не зря? — Матусевич не дождался от Беспрозванных ответа и пожал плечами. — Похоже, нет здесь той, которая выходила, песни заводила… Ну в общем, которая платком взмахнула у ворот, провожала — ручку жала…

Матусевич рассудил: если бы у Привалова была любимая, он не держал бы ее карточку в общей пачке, а хранил где-нибудь особо, например в планшете за прозрачной переборкой.

Да и характер у Привалова не таковский, он вовсе не скрытень. Матусевич давно получил бы от него боевое донесение о сердечных делах.