По стопам Господа

В тот миг, когда первый свет нового дня озарял Елеонскую гору, подавался сигнал открыть ворота Храма. Как только створы приходили в движение, священники поднимали серебряные трубы и издавали три пронзительных сигнала, которые каждое утро в Иерусалиме оповещали о том, что все готово к жертвоприношению.

В то же мгновение два жреца, избранных для очистки алтаря благовоний и для приведения в порядок светильников, поднимались к святому месту и приступали к выполнению своих обязанностей. Открытие ворот служило сигналом к началу жертвоприношения. Один священник держал агнца за глотку, поднимая его голову, и резким движением вверх ударял ножом. Другой жрец собирал кровь в золотой кубок и, стоя к востоку от алтаря, брызгал кровью на камни. Затем жертву развязывали и разделывали. Внутренности промывали на мраморном столе, а тело разрезали на установленные части, и каждую уносил тот священник, на кого выпал жребий. Эти части поднимали на алтарь, где посыпали их солью. Теперь все было готово к самой торжественной части церемонии.

Священники вновь собирались в Зале полированных камней, чтобы бросить жребий и определить, кто будет служить у алтаря благовоний на святом месте. Выбор падал на священника, который еще не выполнял этой обязанности, если, конечно, не случалось так, что все присутствующие уже служили у алтаря благовоний. Затем он называл имена двух помощников и по дороге к святому месту ударял в большой гонг, который назывался Магрефа и по звуку которого оживал весь огромный Храм: священники, левиты и простые люди собирались на молитву. Тем временем трое жрецов, отвечающих за благовония, всходили на святое место. Один высыпал угли на золотой алтарь. Другой готовил благовония. Затем они удалялись, оставляя главного из троих ждать сигнала зажечь благовония. Без сомнения, в такой вот важный момент Захария, отец Иоанна Крестителя, и удостоился видения. Евангелист Лука рассказывает: «Однажды, когда он в порядке своей чреды служил пред Богом, по жребию, как обыкновенно было у священников, досталось ему войти в храм Господень для каждения, а все множество народа молилось вне во время каждения» ¹¹⁴.

В это мгновение тишина воцарялась во всем пространном Храме. Верующие падали ниц перед Господом. Облака густого, сладковатого дыма поднимались над святым местом. Священники торжественно проходили к алтарю, на который, прямо в пламя, возлагали отмеренные куски жертвенного агнца. Затем следовало приношение мяса и питья, жрецы подавали напиток тем левитам, которые в тот день читали псалмы. Во время каждой паузы в пении псалмов и молитв назначенные священники подавали сигналы на серебряных трубах, и все верующие простирались ниц. Пока огонь пожирал мясо, языки пламени поднимались очень высоко и ярко сияли из-за масла и соли, которыми поливали и посыпали жертву. Наконец утреннее жертвоприношение подходило к концу.

На протяжении веков, изо дня в день, происходило одно и то же. Тысячи животных и птиц были принесены в жертву на алтаре Господа за грехи человечества. Кровь лилась бесконечным потоком, и в Храме стоял запах горелого жира. В дополнение к обычным, повседневным жертвам, совершались и тысячи частных — овцы, козы и тельцы. Люди приводили своих жертв, переносили на них свой вес, что символически означало замену себя животным, в чем и была суть ритуала, а затем перерезали горло жертве, а священник собирал кровь в чашу. Но это было все, что мог предложить Храм. Духовная основа отсутствовала, имелась лишь сакральная рутина. Исайя возмущался таким ходом дел еще за несколько веков до Христа, он вопиял: «К чему мне множество жертв ваших? говорил Господь: я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота и крови тельцов, и агнцев и козлов не хочу» ¹¹⁵. С этого времени духовная история иудеев творилась в основном не в Храме, а в синагогах. Римляне ошибались, когда думали, что, разрушив Храм, они сокрушат иудаизм, потому что центр иудаизма находился уже не там.

Много было написано об отношении Господа к Храму. Мы не можем сомневаться, что Он ценил цель, во имя которой тот был воздвигнут, но осуждал то, чем Храм стал. Он говорил: «Я буду милостью, но не жертвой». Его мнение о священнослужителях отлично выражено в притче о добром самаритянине, и, вероятно, о нем можно судить по выпадам против менял и торгующих в Храме — это имело более глубокий смысл, чем осуждение тех, кто осуществляет сделки в священном месте. Не было ли это протестом против всей финансовой системы Храма?

Но что это была за система? Священники буквально выскребали шекели из страны и жили за счет народа. Храмовая пошлина, или подушный налог, была лишь одним видом дани среди тех, что народ Израиля платил в пользу Храма. Подношения другого рода касались практически всех мыслимых видов продуктов.