По стопам Господа

Во времена Иисуса эти бани привлекали больных со всех концов страны. Невозможно не подивиться количеству страждущих, которых исцелил на берегу озера Иисус. Они приходили к Нему не только поодиночке, но и целыми компаниями. Капернаум всего в десяти милях по берегу от горячих бань Тиверии. Вероятно, существование этого «спа-курорта» было притягательным для сотен увечных, а потому столь многие обращались за помощью к Иисусу в Капернауме.

На закате я прошел к озеру. Жилые дома и другие строения подходят прямо к кромке воды, но есть небольшое открытое пространство, где расположена деревянная пристань, от которой вечером отваливают немногочисленные рыбацкие лодки. Примитивный причал, видимо, является прямым потомком роскошной пристани, принимавшей во времена Ирода большие баржи, пересекавшие голубые воды озера. В пыли сидели несколько арабов. Три лодочника готовили снасти для ночной рыбалки.

Солнце тонуло за Тиверией, и только последние отсветы окрашивали горы на востоке. В этом ярком свете видно было каждую долину, каждое ущелье. Прозрачность воздуха создавала иллюзию, что дальний берег всего в миле от пристани. Озеро стало листом синего стекла, ни дуновения не тревожило листья деревьев. Волны стали более широкими и плоскими, в прозрачной воде скользили рыбы. Зимородки летали, как стрелы, в вечернем воздухе. Постепенно золотые тона заката сменились коричневыми. Долина заполнилась синими тенями, и странноватый розовато-лиловый цвет на мгновение замерцал, а потом перешел в фиолетовый и темно-синий. Дальние горы отбрасывали свет исчезающего солнца в течение еще некоторого времени. На востоке держались розоватые блики, в то время как на западе свет уже померк. Воцарилась полная тишина. Свет играл на рыбьей чешуе, заставлял сиять голубиные крылья в полете, и единственными звуками были крики стрижей. Далеко на севере гора Хермон высилась снежным пиком. Казалось, вся природа прислушивалась к шепоту заката; и в глубокой тишине зажглась над Галилейским озером первая звезда.

5

Встав необычайно рано, в четыре утра, когда мир был еще безмолвным и прохладным, я вышел на крышу отеля, чтобы увидеть восход солнца над Галилейским озером.

На этот раз Тиверия была окутана покровом тишины и сероватым туманом. Араб, выступив из дорожной пыли, в которой провел всю ночь, словно призрак, явился в утренней неподвижности.

В небе все еще горела звезда. За чередой плосковерхих домов лежало Галилейское озеро — холодное и серое, как старое зеркало, на рассвете еще не тревожимое ветром. На противоположном берегу дикие горы вздымались над водой, словно крадущиеся звери. За ними по небу уже разливалось нежное розовое сияние, с каждой секундой оно становилось все сильнее, ширилось и распространялось, погасив последнюю звезду и отбрасывая, прежде чем взошло солнце, тончайшие тени на пальмы и дома.

Люди и животные знали, что наступает новый день. Крики петухов сливались в единый хор, эхом отзываясь от горы к горе. Арабы с покрытыми головами, так и спавшие полностью одетыми, вели верблюдов и ослов к воде. Воробьи возбужденно чирикали, а стрижи с резкими криками пронзали воздух.

Внезапно из-за Гергесских гор вынырнуло солнце — и все мгновенно переменилось! Стало тепло. Озеро обрело яркий голубой цвет. Я мог уже различить снег на вершине горы Хермон на севере. Колокола греческого монастыря звонили густым, глубоким тоном. До меня доносились запахи еды. А потом на минарете мечети появился муэдзин и стал призывать верующих к молитве. В Тиверии начинался новый день.

Ранним утром я бродил по горе, где когда-то дворец Ирода Антипы сиял во всем величии мрамора и золота. Потом я взглянул на Галилейское озеро, голубое в лучах утреннего солнца. Одинокий белый парус клонился под ветром, скользя к северу, где было больше рыбы — туда, где текли воды молочно-зеленого Иордана. В другой стороне озера неподвижная голубая вода застыла в жарком свечении, а линия берега изгибалась к северу, туда, где лежали остатки Магдалы, Вифсаиды и Капернаума. Мир, словно благословение, парил над Галилейским озером: пир тишины, одиночества и воспоминаний.