По страницам "Войны и мира"

Жерков цинично, вслух говорит то, что другие думают про себя. К тому же он еще и шутник:

везде находит повод развлечься. Вот и сейчас он расталкивает своих друзей, издевательски очищая до-

рогу для австрийских генералов; поздравляет их с приездом Мака...

В этой сцене я впервые ясно вижу, что князь Андрей — сын своего отца. «— Если вы, милости-

вый государь, — заговорил он пронзительно, с легким дрожанием нижней челюсти, — хотите быть

шутом, то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой

раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя». (Курсив Толстого.)

В словах князя Андрея по крайней мере три повода для того, чтобы Жерков немедленно вы-

звал его на дуэль: «шутом», «осмелитесь», «скоморошничать», — даже представить себе невозможно,

чтобы кто-нибудь посмел сказать хоть одно из этих слов князю Андрею Болконскому.

Но Жерков и Несвицкий всего лишь удивлены, и Жерков начинает оправдываться:

«— Что ж, я поздравил только...

—Я не шучу с вами, извольте молчать! — крикнул Болконский».

Этот пронзительный голос и резкий крик — так просыпаются в Андрее недостатки отца: не-

терпимость, деспотическая властность, но за ними встают достоинства ста рого князя.

«— Ну, что ты, братец! — успокаивая, сказал Несвицкий.

—Как что? — заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. — Да ты пойми, что мы

— или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся

об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела...»

Он говорит сбивчиво, отсюда эти не очень правильные обороты: «офицеры, которые служим»,

«дела нет до... дела...» Но в его взволнованной речи — то самое отношение к войне, которое заставило

Кутузова почтительно пропустить Мака вперед; и теперь понятно, почему Кутузов видит Андрея

«из ряду выходящим» сотрудником своего штаба; теперь понятны слова Толстого: «князь Андрей был

одним из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе воен-

ного дела».

Жеркову и Несвицкому поведение князя Андрея кажется странной выходкой — и, тем не менее,

они отступают. «Мальчишкам только можно так забавляться, — прибавил князь Андрей по-русски,

22

выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его». (Курсив

Толстого.)

Уже не в запальчивости, уже успокоившись, он еще раз сознательно оскорбляет Жеркова: «Он

подождал, не ответит ли что-нибудь корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора».

Казалось бы, Жерков, так любящий веселиться, дразнить всех вокруг, безнаказанно издеваться

над русскими и австрийскими генералами, — казалось бы, этот бесшабашный Жерков должен с лег-

костью идти на дуэль и при первом же резком слове бросить вызов оскорбившему его человеку. Но

нет. Жерков становится очень благоразумен, как только дело касается его драгоценной жизни. Небла-

горазумен князь Андрей, но мы прощаем пронзительный голос, крик, резкость, потому что за всем

этим — крупные чувства: подлинная горечь поражения и надежда на победу, и мечта о подвиге. А у

Жеркова все мелкое: и развлечения, и мысли о карьере, и мгновенный расчетливый страх перед кня-

зем Болконским.

***

Прошло несколько дней — тянулись будни войны; позади осталось несколько сражений, в ко-

торых русские солдаты проявили «храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем», — и вот

после одного из таких сражений, где Кутузов атаковал и разбил французскую армию генерала Мор-

тье, князь Андрей Болконский едет с известием об этой победе к австрийскому двору.

Толстой очень подробно рассказал о столкновении князя Андрея с Жерковым. И — в трех

строчках — об участии Болконского в битве: «Князь Андрей находился во время сражения при уби-

том в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оца-

рапан в руку пулей». Позже князь Андрей будет вспоминать, «как содрогается его сердце, и он выез-

жает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удеся-

теренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства».

Больше мы ничего не узнаем об этом сражении, да и не нужно; мы уже поняли главное: там,

где проверяются душевные силы человека, князь Андрей радостно напряжен; он ведет себя точно

так, как мы ждем от него. Но вот о чем хочется задуматься: кажется, он легче справляется с собой

в бою, чем в буднях; это чувство испытает позднее и Ростов; в сражении все ясно: позади — свои,

впереди — чужие; а в буднях все переплетается, и трудно бывает понять, кто свой, кто чужой и где

главные враги.

Вот он скачет в Брюнн к австрийскому двору с известием об одержанной русскими победе. Он

радостно возбужден, взволнован, многое перенес за сутки, настроен торжественно. Но австрийский

двор вовсе не так обрадован победой русских, как представлялось князю Андрею. Здесь вступают в

действие иные силы, иные стремления, «дипломатические тонкости», как говорит князь Андрей, и он