– В детдоме у меня был друг. Это не один из тех парней с которыми ты просто обсуждаешь девчонок, он был как брат по крови. Мы стояли друг за друга горой! Не помню сколько лет мне было, когда мы познакомились, казалось, что он был рядом всегда. Волос был старше меня на два года. В отличие от моего скептического настроя на военную службу, он из тех, кто с гордо поднятой головой вступил в ряды солдат с полной готовностью ко всему, только бы служить государству. Как и полагается, по достижению восемнадцати лет его забрали на службу. Обещал навещать, но за два года ни разу так и не пришел. Правда прислал мне пару писем в которых описывал свой восторг и то, как он наконец стал чувствовать себя значимым. В следующий раз, мы увиделись в военном госпитале Кепитиса. После очередной горячей ночи под администрацией, я попал туда с ожогами дыхательных путей – протестанты распыляли на нас слезоточивый газ. В ту ночь я увидел его – моего брата. Я узнал его только благодаря кожаному браслету на руке, что ему подарили одни приемные родители, когда выбирали ребенка, чтобы не расстраивался, что взяли не его, а девочку гораздо младше. На больничной койке лежал сморщенный, худой парень с пулей между ребрами. Я не мог поверить своим глазам, но, когда он рассказал, что произошло я не поверил и своим ушам. Когда мятеж на площади возле главной администрации перешел в активное наступление, Патриум выгнал подразделение специального назначения полиции держать оборону. Их жгли, били битами, обливали краской и закидывали горящими коктейлями, а отвечать силой было запрещено главнокомандующим. Вместо того чтобы, как и должно это быть, подавить акцию, молодых солдат свои же военачальники опаивали наркотиками, чтобы те держались на ногах пока разгорается мятеж. Так, за несколько месяцев Волос и ещё половина его подразделения, из сильных молодых ребят превратились в зависимых доходяг, которых бросили умирать от ломки в палатах госпиталя. Больше у меня нет брата. Его убила власть нашего государства. Я остался совсем один на свете.
Мурашки бегут под кожей. Наверное, я больше никогда не смогу смотреть на Тео без капли боли и сожаления. Как это возможно? Как мы можем вообще так жить? Он смотрит на меня точно побитый щенок, в его глазах страх, от того, что он произнес все это вслух и в то же время надежда, что найдет поддержку в моем лице.
– Мне нечего больше терять, понимаешь? ― добавляет он к своему манифесту, после безмолвной паузы.
Как часто я повторяю себе эти слова… Если бы он только знал…
– Я не собираюсь умирать ради Патриума, Джоув этого не стоит. Ты знаешь, я рад, что люди наконец-то восстали. Я рад, что кто-то не побоялся сказать Джоуву – нет! Я хочу быть одним из них. Когда мы доберемся к границам Ореона, я дам присягу на верность мятежникам и буду бороться на их стороне. Уверен, что они другие! Они не бросают своих парней, как пушечное мясо на передовой. Ты со мной?
Я с трудом сглатываю слёзы, беру за руку нового друга и еле слышно говорю:
– Мне жаль Тео, очень жаль… но, наши цели слишком разные. Я не могу быть твоим Волосом. Прости.
Крепко зажав мою руку, он разочарованно заглядывает в душу: огонек больше не горит.
– Я могу надеяться на твоё молчание? ― с холодной ноткой подводит итоговую черту разговора Тео.
– Конечно можешь. Каждый из нас делает свой выбор. Я не могу тебя винить за твой.
Только глупцы могут выйти на улицы с зажжёнными факелами в надежде, что реки крови и смерти людей помогут им быть услышанными. Революция – удел дураков. Но как мне теперь жить, зная, что есть и другие двигатели жажды переворота? Вступила бы я в ряды революционеров, если бы на месте Волоса оказался мой Прим?
Точно по плану незадолго до рассвета наш отряд в нужном месте и в полной готовности к захвату штаба. Арбор, Корп и Трибус поставлены на границу отхода в качестве снайперов, наше прикрытие зависит от них. Я одна из лучших стрелков, но несмотря на мои просьбы оставить меня на границе, Северус отказал, говорит, что хочет держать меня в поле зрения, тем самым сеет зерно сомнений относительно моей преданности общему делу. Галлус ехидно улыбается мерзкой улыбочкой перешёптываясь с дружками, чем подрывает последние нотки благоразумия в моей больной голове.
Солнце встанет очень скоро, а вместе с ним остатки армии Леона зайдут на захваченную мятежниками территорию Литора. Этот рассвет принесет моему дому либо надежду на свободу, либо оккупацию. Страх звоном раздается в ушах, я крепко сжимаю оружие в руках. Выстрел снайпера снимает караульного с левого фланга, благодаря чему мы свободно заходим на территорию штаба рассыпаясь по территории в поисках центра командования.
Моё сердце стучит так громко, что заглушает голос Северуса, даже через передатчик в ухе я не слышу приказы. Мне страшно. Ком удушья предательски ползет к горлу, перекрывая поступление кислорода в мозг. Перед глазами появляются мелкие звездочки. Делаю глубокий вдох и еще один, но не могу надышаться. Кручу головой по сторонам фокусируя внимание на происходящем, но ничего не понимаю.