По строкам лавандовых книг. Часть 2

Сегодня я брожу по строкам лавандовых книг, где началась наша новая жизнь.

Жар отступил на третий день после того как мы добрались до берега. Море, чайки и знакомые голоса были не миражом, а просветами сознания. После того как президент официально подписал приговор, была назначена дата и время казни Прим. Строгий командир Брутус, у которого как я раньше думала по жилам вместо крови бежит солдатский устав, забыл про погоны на плечах и вспомнил о том, что нет на свете никого дороже родного сына. Возможно ему об этом напомнила Аугустина, которая, как оказалось, всё это время следила за нами по новостям из Кепитиса. Единственным шансом на жизнь для Прим был побег, и Брут решил рискнуть всем, но вот что стало действительно сюрпризом – он спас нас двоих.

Прим рассказывал как-то шутя спустя годы, что Брут напоследок сказал: «Похоже, вы ребятки талисман друг у друга». Видимо он решил, что выжить у нас получится только вместе, вот и прихватил меня, как талисман для сына. Из Кепитиса мы выбрались на грузовом поезде. Так мы попали в южный порт, где Виктор Випер посадил нас на торговый корабль. Виктор ждал не с пустыми руками, у него был самый дорогой для меня подарок – Мэл.

По счастливой случайности за несколько дней до побега в акватории нашего моря потерпел крушение случайный корабль, его прибило к южным берегам Патриума. На борт проходящего торгового судна нас взяли, как несчастных сироток с затонувшего корабля, бросили в трюм, и никто не вспоминал о нашем существовании до самого порта. Один из матросов иностранного судна очень плохо, но всё же говорил на нашем языке. Он пожалел выброшенных на произвол судьбы «котят» и по прибытию судна в порт привел к Эдне.

Эдна известна каждому в городке как сумасшедшая старуха, что встречала и провожала корабли. Ей была почти вся сотня лет, когда Прим со мной без сознания, и маленькой Мэл оказался на пороге её дома. Единственный сын старушки ещё совсем юным ушел в море и пропал без вести вместе со всей командой и судном. С тех пор бедная женщина каждый день всматривалась в синюю бездну в надежде, что океан вернет ей смысл жизни – сына, но вместо этого океан дал ей нас. У меня никогда не было бабушки, но после встречи с Эдитой она появилась.

Старушка пустила нас в свой дом и до последнего вздоха, каждую минуту, любила как родных внуков. Она умерла через три года после нашей встречи, в возрасте сто один год. Эдна оставила нам дом и огромный кусок земли. Мы не знали ни языка, ни обычаев, ни культуры, всё пришлось начинать с чистого листа. Манкурт – теперь мы знали значение этого слова.

По здешним законам совершеннолетие наступает в восемнадцать лет, так что официально мы практически сразу были взрослые, вот только без знания языка на работу не берут, пришлось выкручиваться по-другому.

Приусадебный участок настолько огромный, что уходит в самый обрыв и за маяк, он гулял без дела много лет, но не когда попал в руки к моему ботанику. Прим построил огромную теплицу за домом, а землю у обрыва превратил в экзотический сад. Наступило прекрасное время, мы наконец-то обрели мир и покой. Прим вспомнил, как любил выводить новые цветы, и за считанные месяцы весь город гудел о новом садовнике, что выращивает синие ромашки и фиалковые розы. Так получилось зарабатывать на жизнь.

Наши отношения на новом месте вернулись в исключено дружеский формат. Даже невинные поцелуйчики в щеку и объятия сошли на нет. Мы оба чувствовали себя заложниками ситуации, будто теперь просто вынуждены быть вместе, но каждый хотел дать свободу другому. Так у меня стали появляться поклонники, а у Прим дамы сердца. Копаться с утра до ночи в саду мне быстро надоело, не знаю, как Примусу может нравиться такая скукотища. За несколько лет мы хорошо освоили язык, Мэл пошла в школу, а я устроилась работать в ресторан. Даже не верится, что это теперь моя жизнь.

Здесь все равны друг другу, а бедность – выбор ленивых, а не бремя народа. Мы живем небогато по здешним меркам, но я не знаю зачем людям больше. Единственное чего у нас нет – это телевизора, но вовсе не потому что мы не можем себе его позволить. Я часто думаю о том, какое интересное чувство юмора у судьбы: когда-то у меня был родной дом – Литор, но в нём не было ничего, а так хотелось иметь хоть что-то, хотя бы надежду, теперь у меня есть всё, но никогда больше не будет родного дома.